Аромат империй. «Шанель № 5» и «Красная Москва». Эпизод русско-французской истории ХХ века - Карл Шлёгель

искусства и ремесла. Это позволяет использовать все богатые возможности, все великолепие мотивов народного творчества и его глубоко укорененной рациональности в гармонии с советским образом жизни. Традиционные вышивки, кружева и льняные ткани, востребованные обновлением социальной и культурной жизни, будут прекрасно сочетаться с современным чувством формы 70.

Секрет карьеры Ламановой (ведь она стала главным кутюрье советской высокой моды!) — умеренный функционализм и внимание к неоспоримой эстетической важности одежды. В начале 30-х она выдержала нападки формалистов и конструктивистов, отвергая их, часто взятые с потолка, фантастические модели, а в 1935 году основала Дом моделей — институциональный фундамент советской моды в рамках плановой экономики 71. Эстетическое родство и разница между Ламановой и Шанель объясняют сходство и различие их карьер. Обе они принадлежали к одному «невозвратному времени», простились с Европой «прекрасной эпохи» и вырвались на простор неизвестного «модерна».

Шанель родилась в 1883 году в провинции (Сомюр, Мен и Луара). Она была внебрачным ребенком бродячего рыночного торговца, воспитывалась в сиротском приюте в Обазине монахинями цистерианского ордена, а позже посещала католическую женскую школу в Мулене 72. Портновское дело освоила очень рано.

Надежда Ламанова принадлежала к более раннему поколению. Родилась она в 1861 году под Москвой, в семье обедневшего дворянина, посещала женскую гимназию в Нижнем Новгороде, получила специальное образование в одной из московских мастерских, изготовлявшей вышивки, и в начале века была уже очень модной портнихой и даже поставщицей ее императорского высочества. В жизни обеих женщин были драматические времена, когда каждая из них столкнулась с совершенно чуждой социальной средой. В Мулене Шанель была портнихой и певицей кабаре, где познакомилась со светской публикой курорта Виши. Ее великосветские любовники не имели ничего общего с людьми ее сорта из французской провинции. Но кавалерийский офицер, конезаводчик и текстильный фабрикант Этьен Бальсан поселил Шанель в своем замке и познакомил со своим другом по прозвищу Бой. Этот английский аристократ, Артур Эдвард Кейпел, помог ей открыть мастерские сначала на модных курортах Довиль и Биарриц, а потом и в Париже. Ламанова уже перед Первой мировой войной много путешествовала и бывала в Париже. Шанель стала состоятельной дамой благодаря своим щедрым любовникам, но при этом никогда не жертвовала своей независимостью. Обе имели отношение к сфере культуры, особенно к театру. Ламанова проектировала костюмы для Художественного театра Константина Станиславского. Шанель, благодаря своему знакомству с королевой парижской богемы Мисей Серт, поддерживала контакты со знаменитостями Русских сезонов, прежде всего с Сергеем Дягилевым. После революции в 1919 году Ламанова и ее муж были арестованы, но, благодаря вмешательству Максима Горького, вскоре отпущены на свободу. Она стала главной фигурой советской высокой моды и оставалась ею до самой смерти (1941). Шанель во время Первой мировой войны работает в военном лазарете, а после войны становится центральной фигурой французской моды 73. Обе на личном опыте испытали, что такое «здравое понимание» искусства простым народом, как оно далеко от рафинированной высокой культуры, представленной, например, русским балетом или Московским Художественным театром. И обе продуктивно использовали это кардинальное различие. Шанель всегда помнила, что ее родители ценили «все, что чисто, свежо и элегантно». Похоже, что ее самое эффектное творение — «маленькое черное платье» — было навеяно воспоминаниями о монастыре в Обазине. О, эти белые блузки, их снова и снова стирали, и они всегда были безупречными… Эти черные юбки, глубокие складки которых не мешали в шагу и долго держались … Черный цвет вуалей… Платья с широкими рукавами, куда монахини прятали носовые платки… И белый, кипенно-белый цвет их головной повязки… И эта их сборчатая косынка на груди… Белыми были и длинные коридоры монастыря, и оштукатуренные стены дортуара. Но высокие двери были черными, такого благородного глубокого черного цвета, что, увидев его однажды, не забудешь никогда. Школа тоже оставила свой след. Три вещи, казавшиеся на первый взгляд незначительными, навсегда запечатлелись в ее памяти: воротники учеников на rue du Lycée, галстуки-бабочки и черный цвет школьных мундиров. В Виши, где она работала модисткой, уже тогда производила впечатление «отважная простота» ее шляп. Казалось, эта мастерица каким-то чудом была избавлена от глупостей своего времени 74.

Шанель словно снимала мерку со всех мест, где ей довелось побывать, и преображала их в то, что потом стало ее стилем. Из своей юности взяла практичность и строгость черной одежды; на бегах, теннисных кортах, курортах и прогулочных яхтах оценила спортивность богатых мужчин; подсмотрела у матросов полосатые тельняшки, у рыбаков — куртки, у русских крестьян — вышитые рубашки. Она возвела безыскусность в ранг добродетели, а во время войны сделала ставку на джерси и создала из трикотажа новый стиль. Когда речь шла о совершенстве, она была готова платить самую высокую цену, как было в случае решения в пользу «Chanel № 5».

Ее вдохновляли сценография и костюмы русских балетов, но и она сама показывала на театральных подмостках свои собственные модели. В балете «Le Train Blue» (Жан Кокто, Дариюс Мийо, Сергей Дягилев, премьера 13.06.1924), где любовная история разыгрывается на пляже, курортники, теннисисты, игроки в гольф выходили на сцену не в театральных костюмах, а в настоящей одежде, спроектированной Шанель. Спортсмены, голые ноги, теннисные туфли и туфли для гольфа, купальники — все было настоящим 75. Девиз Шанель: «Как можно больше убирать, как можно меньше оставлять, ничего не добавлять… Единственная красота — это свобода тела» 76. После премьеры 24 июня 1924 года известный меценат и знаток искусства граф Гарри Кесслер с восторгом записывал в дневнике: «Две сказочные метаморфозы всей современной жизни: преображение в поэзию нынешних будней и прежде всего — современного спорта. Теннисистки, акробаты, гимнасты, борцы, пловцы и пловчихи кажутся сошедшими с греческих фризов и в то же время выглядят суперсовременными спортсменами» 77.

Надежда Ламанова имела дело с общественной средой, где одежда и мода явно стали вопросом классовой борьбы. После окончания Гражданской войны вместе с рутиной повседневной жизни возвращается и мода: возобновляет работу трикотажная фабрика Керстена под названием «Красное знамя» 78. В двадцатые годы шла борьба за одежду для «нового человека», и исход этой борьбы отнюдь не был предрешен. Неразберихе НЭПа мир обязан одной из самых потрясающих глав в истории моды XX столетия. За сумятицей мировой войны, революции и Гражданской войны последовал такой взрыв творческой активности, что в течение одного десятилетия в культуре моды возродилось к новой жизни все, что уцелело