Рожденные в черноте. Африка, африканцы и становление современного мира, 1471 год — Вторая мировая война - Howard W. French

которых были без гроша в кармане и презираемы на родине, давным-давно совершили такое же путешествие. Когда я бродил по другим достопримечательностям, например, по дому горчичного цвета с вратными входами и высокими деревянными потолками, который Колумб посетил в 1492 году, когда он был резиденцией губернатора, мне показалось, что намеков на это было мало. Здесь он останавливался, когда ремонтировал штурвал "Ла Пинты" и заменял паруса, готовясь к своему новаторскому путешествию. А чтобы нажиться на полчищах туристов с евро, в его честь здесь был создан музей.

Когда европейцы полностью завоевали острова, канарское население и культура были уничтожены с редкой тщательностью, мрачное событие, которое остается малоизученным, по крайней мере, как я обнаружил, в популярном музее Колумба. Можно по-разному относиться к началу современной эпохи. И пока я уклонялся от туристов, позирующих для фотографий, мне пришло в голову, что этот геноцид, постигший канарцев за несколько десятилетий до истребления коренного населения Испаньолы, как никакая другая веха может соперничать с плаваниями генуэзского адмирала как событие, означающее начало новой эры.

Лишь немногие представления остаются столь устойчивыми и не подвергаются пересмотру, как вера в то, что последующее глобальное возвышение Европы было обусловлено превосходством в той или иной форме. Это касается и технологии, и системы верований, и понятия, которое сегодня широко, но не повсеместно отрицается: врожденные расовые качества. Сегодня идея о том, что средневековые европейцы имели какое-либо преимущество в науке и технике перед мусульманами, южноазиатами или восточноазиатами, не выдерживает даже мимолетного рассмотрения; как мы уже видели на примере навигации, во многих областях европейцы действительно значительно отставали. Столь же сомнительна и некогда распространенная уверенность в том, что христианство было чем-то уникальным, что склоняло европейцев к таким выгодным культурным добродетелям, как разум, предприимчивость и бережливость. Конфуцианство, если привести лишь один из многих возможных контрпримеров, явно не страдает по сравнению с христианством ни в одном из этих аспектов. Но описанные выше трудности с преодолением канарцев также помогают проиллюстрировать, почему любые преимущества, которыми иберийцы пользовались перед западноафриканцами в начале XV века, были гораздо менее значительными, чем многие люди сегодня могли бы ожидать - то есть когда эти преимущества вообще существовали.

При этом мало кто задумывается о том, почему принц Генрих или его испанские соперники так отчаянно желали контролировать Канарские острова. Читая историю Западной империи в ретроспективе, уже зная ее, возникает тонкий соблазн представить, что человек, которого стали называть Мореплавателем, уже осуществлял смелое предвидение всеобъемлющей морской экспансии и что Канары рассматривались им как ступенька к Индии или даже к Северной и Южной Америке. (Последнее существовало тогда лишь на уровне фантастических домыслов. Бразилия, например, - это название, которым с XIV века называли призрачный остров, по слухам, существовавший где-то в Атлантике.) Мотивы Генриха, однако, были более практичными и приземленными, и значение Канарских островов для него, как и Сеуты, было полностью связано с Африкой, а точнее, с неугасающей мечтой принца установить контроль над торговлей золотом этого континента.

Считалось, что Канарские острова расположены примерно на той же широте, что и запретный мыс Бохадор, который европейцы принимали за навигационную границу, за которую никто не мог безопасно отправиться. Предполагалось, что контроль над островами, расположенными так близко к континенту, даст португальцам (или испанцам) плацдарм, с которого они смогут заняться древней караванной торговлей золотом и, возможно, попытать счастья в дальнем мире. Широта Канарских островов примерно совпадает с южной границей пустыни Сахара и началом географического региона, о котором мы уже часто говорили, - Сахеля. (Слово "Сахель", кстати, происходит от арабского слова sāhil, что означает "берег"). Этот широкий и засушливый пояс кустарников, где располагались великие суданские королевства африканского средневековья, был, по сути, берегом, омываемым дюнами самой большой пустыни в мире. Потерпев неудачу с захватом Сеуты, принц Генрих решил найти способ перехватить золото Судана еще до того, как оно попадет в пустыню, то есть на метафорическом берегу Сахеля.

Существование на Канарских островах "языческой" расы жителей было дополнительным стимулом для исследования Африки, если бы оно было необходимо. В типично экономной оценке этого вопроса официальный летописец принца Генриха, Кадамосто, снисходительно писал о канарцах, свидетелем которых он был: " У них нет веры , и они не верят в Бога: одни поклоняются солнцу, другие - луне и планетам, и у них странные, идолопоклоннические фантазии". Это давало Генриху надежду на то, что где-то дальше на юге, вдоль африканского побережья, могут существовать другие народы, которые, в отличие от мавров, не приняли ислам; народы, которых можно обратить в христианство и , возможно, привлечь к борьбе Лиссабона против могущественных неверных Северной Африки и Ближнего Востока. В своей "Хронике Гине" 1450 года Гомеш Эанеш де Зурара, преданный биограф принца Генриха, перечислил пять мотивов, побудивших Генриха отправиться к побережью Африки, одним из которых было желание " найти христианских принцев, в которых добрый характертак проявлялись и любовь к Христу, которые захотели бы помочь против врагов католической веры".

Подобное мышление, сохранявшееся вплоть до XVI века, процветало наряду с глубокими географическими заблуждениями, которые все еще царили на Пиренейском полуострове и во всей Европе в 1450-х годах. Как и многие другие люди его времени, Генри верил, что за мысом Бохадор, где-то на африканском побережье, протекает огромная река с востока на запад, некая Sinus Aethiopicus, которая прорезает сердце континента и обеспечивает короткий путь к Красному морю и Абиссинии. Именно эти земли считались родиной христианского африканского государя по имени Престер Джон. Этот легендарный человек якобы возглавлял огромное и могущественное королевство, армии которого португальцы мечтали привлечь к совместному крестовому походу, чтобы сокрушить турок-мамлюков, чья власть располагалась на старых ближневосточных маршрутах Шелкового пути. Поиски преподобного Иоанна стоят в одном ряду с другими мотивами, которые традиционно подчеркивались (и, я бы сказал, чрезмерно подчеркивались) при объяснении взаимодействия Европы с Африкой в XV веке под руководством иберийцев.

Согласно тщательному исследованию португальской навигации времен принца Генриха, обычные упоминания об Индиях и индейцах во времена Генриха были не чем иным, как ссылками на саму Африку:

"Индия", о которой идет речь в анриканских документах , на самом деле является северо-восточной Африкой. С тех пор как предполагаемое местоположение легендарной христианской империи преподобного Иоанна было перенесено южноевропейскими изданиями из Азии в Африку в начале XIV века, область африканского континента, лежащая к востоку от Нила и к югу от Египта, стала известна космографам как "Индия Терция". Таким образом, когда в анриканских документах говорится об "индейцах", речь идет о чернокожих христианских жителях империи