Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

Мастер Гаврилюк не упомянул малую деталь: троим всё же было позволено. В почётном списке сам значился, стармех и врач. Поскольку штатники не удостоили уважения первого помощника, почёл благоразумным отказаться.

Главный прикол следовал дальше: трюмы забракованы, требуется стопроцентная переделка. Бригада профи по этой части стоила американисто дорого. Да любой советский капитан скорее принял бы мученическую смерть, чем выдавил бы тому негру: «Агрид, мистер»[27] А посему все в трюмы – и работать. Тут один из мотористов, случайно занесённый судьбой с новороссийских танкеров, возьми и брякни: – Давайте заплатите нам хоть какую-нибудь часть. Неплохой человек, писавший в перестройку дельные статьи в журнал «Морской флот», вскипел, перейдя на крик: – Я не позволю наживаться за счёт государства. Всё, всё, в трюма!!!

Кто бы ему самому-то разрешил тогда сказать: «Ладно, ребята, заплатим». И началось каторжное ползание по стрингерам. Одной рукой держишься за шпангоут, вторая работает. В мозгу сидит сторож и выкрикивает: «Не расслабляйся, ты на высоте». Скребёшь, метёшь, переступаешь в следующую шпацию. Сзади висит на прежнем твоём месте другой, чтобы исключить всякий пропуск. Паучье зависание изматывает, время течёт тупо и медленно. А вахта подойдёт – будь любезен.

Быть отвеснее всех нас боцману досталось. Он раскачивался в бочке и одновременно ширкал подволок трюма. Сама ступа дракона моталась на шкентеле грузовой стрелы. Чреватый трюк тянул явно выше посмертного ордена Трудового Красного Знамени. По крайняку прикинуть: в лучшем случае гарантировал пожизненную инвалидность[28].

На начало новых суток с коридора мотористов пять раз с лязгом бухала дверь в машину. Четвёртый означал: принявший вахту следует в столовую команды взбодриться чайком. Так Вовка Котлов, истый помор с Пустоши, подготовлял себя к привычному. Всего-то до восьми утра продержаться.

Простое его товарищеское лицо напоминало кормщика коча или размитингованного окопника образца 17-го года. Подошло бы оно и к предводителю «стенки», когда сходится в праздник деревня на деревню.

Будучи старожилом судна, уважаемо повествовал о тех, кто был до нас. Перехватывало дыхание от приключений сорвиголов в совпортах. Само собой, развлекал морскими байками. Поражало в тех особое свойство. Невозможно, хоть лопни, такие выдумать. Позволяют лишь баечки одно: бережно переносить их с правды-матки. Не угодно ли вот эту? Как однажды все посчитали, шторм не пережить – груз «загулял». Подменный старик капитан усмотрел нечто в нарождающемся новом валу. Седым волхвом выскочил на крыло мостика и взывал к стальной душе судна, гладя планширь: – Выгребай, «Валдаюшко», выгреба-ай! Бак принял на себя чудовищный удар и роковой нахлёст. Корпус с глухим стоном сотрясся конвульсией и стремительно по косой стал проваливаться вниз. Миг жути и беззащитности торжествовал над каждым, но мольба одолела, спасла.

Учившийся мыслить логично, практикант АМУ сказанул: – А с постоянным вы того, потонули бы, – никак не отнеся себя к остальным.

Последнее гулянье в Игарке вышло Вовке боком. Отмахиваясь от завистливой безджинсовой шпаны, он подскользнулся при полной виктории. С того поневоле завёл привычку хромать. Судовой врач попался несведущ в костной практике. Стал Вова лечиться сам, по наитию. Завёл чистое ведро и перед ужином спускался в машину. Набирал из забортной системы морской воды, шлангом с паросборника утиля подогревал наружное снадобье. По-госпитальному кряхтя, садился на баночку, погружал болезную и предавался таинству немудрого знахарства. Потом у Вовика был подход к столу, киношка и сон до его собачей вахты. Теперь же пропуск процедур – водица не годилась.

Днём в трюме второй механик и Вовка соседствовали, как имеющие к друг другу полное расположение. Старший собачник просил перебрать предохранительный клапан крышки главного двигателя. На последнем переходе тот грелся. Жалея парня, более ничего на ночь не дал.

Этим и занялся в форсуночной. Не спеша разобрав, удалился в токарку подымить, погонять думушки. Но, как только присел, скопившаяся усталость от лазанья и ночное времечко стали одолевать. Между явью и полудрёмой вроде нежно качнуло. Древним необъяснимым чутьём заподозрил беду. Вскочил. «Валдай» коварно баюкало. И всё по-стояночному!

Додумать матюг стало роскошью. На руках съехал по трапу вниз. Бегом к валоповоротке. Отстегнув её, толкнул вторую динамку без проворота, прокачки и при намеренно чухающем индикаторном клапане. Кто обязан спать вполуха, услышит. Резко довёл до 500 оборотов и метнулся к ходовому масляному насосу.

В ту же самую минуту в другом ответственном месте службы замученный матросик решил обозреть мозольный вид. О ужас! Если можно так выразиться, нарисовалась совершенно иная шахматная позиция. Щёлочки его глаз распахнулись до размера тогдашних пятаков. Презрев телефонию, резвее олимпийца посандалил он к ближайшей старпомовской каюте.

А в машине Вовке уже и «мартышка» не нужна. Падай, хрень. Ожил телефон. Ё… проснулись, верхогляды! В трубке оранье: – Включить «Берёзку»! Нас тащит с якорем! Нужен ход! – Будет! Мать вашу!

Теперь кричит не Вовка, а кормщик. Мастер в трусах на мосту зависим и способен простить всё, только бы ожил «Бурмейстер». Да как за минуту, не более, заглушить отверстие в крышке цилиндра? Не будить же убитого дневными трудами токаря, пока втолкуешь…

Ткнул кнопку насоса прокачки форсунок. Словно на здоровых, взлетел по трапу в токарку. Шестигранник в патрон. Подвел резец. Лёрку, что нарезает резьбу, показалось, подали в руки. Горячее изделие жгло ладони до верхних плит. Нужный гаечный ключ сунулся тем же чудом.

Из дверей почти зараз вывалились второй и электромеханик. Владимир, тыча пальцем в каждого, выдохнул: «Пусковой. В параллель». На смех в одинаковых майках, те тимуровцами бросились исполнять. Предводитель чуть задержался на прокачке, условно фукнул в вестовую трубу.

Главный, как положено, откашлялся на воздухе и замер в готовности спасти нашу честь. В тот же момент взвыли динамки. Значит, пошёл выбираться виноватый символ надежды. Всё, что могло произойти, не состоялось. С окопной хромотой прежний Вовка направился к компрессору…

Наутро курилка разбирала обстоятельства ночи. Перечислили, ничего не упустив: внезапный дурной ветер, перепаханное якорями дно, парусность в балласте, машина без постоянной готовности из-за мизера топлива и… дырка. Всё против Котлова – и неслабо!

Вердикт по совести: Владимир – спаситель. Когда к обеду разбудила дневальная, никто не позвал его наверх, не налил рюмки, не сказал пары добрых слов. Мы понимали: к подборке «так поступают советские люди» случай не подходил. Хуже того, способен грубо сгубить карьеру. Напрасно будет ползти к ней вновь на коленках.

Трюма всё же сдали тому флейтисту. Выписали у шипчандера по два блока жевачки, чтоб с небрежной щедростью угощать не столь проверенных.

Засыпались свинством и подались ближе к Родине – в Грецию, порт Волос.

Решил я ещё на переходе восстановить справедливость – почествовать героя.