Сказки весеннего дождя. Повесть Западных гор - Уэда Акинари

тогда бы путники не страдали от холода и зноя и не подвергали бы свою жизнь опасностям. Проход уже начинали долбить, но глубина его не превышала пока один тё[151]. Я завершу этот труд на благо людей – и чтоб душа моего покойного господина обрела наконец блаженство. Ноги отказываются служить мне, но сила во мне не иссякла. Я вложу в этот труд всю душу.

Князь отпустил Сутэиси-мару. И тот принялся долбить каменную породу огромным железным молотом, который не под силу было поднять и двадцати мужчинам. В первый день ему удалось продвинуться вглубь всего на десять шагов.

Князь разослал указ, повелевавший «всемерно содействовать и помогать работам», и каждый день к скале теперь направлялось несколько человек – выносить из забоя каменные обломки. Так прошло более года. Сутэиси-мару был уже близок к цели, когда появился Кодэндзи.

– Молодой господин лучше других знает, что я не виноват. Но что говорить, если все вокруг считают меня убийцей… Рубите мне голову, тогда вы сможете возвратиться домой.

– Да, я пришел сюда за твоей головой, но узнал о твоем подвижническом труде ради следующих поколений, о жертвенном приношении душе моего отца… Продолжай же, я помогу тебе. Пусть на мне оборвется мой род. Видно, тут ничего не поделать, все в мире имеет конец. Значит, настала пора. Сестра моя следует Пути Будды и всегда готова смиренно покориться превратности жизни. Она со спокойным сердцем служит Всевышнему. Когда мы закончим сей труд, я последую по ее стопам.

Кодэндзи стал работать плечом к плечу с помогавшими Сутэиси-мару людьми: он выгребал из забоя камни.

«Это выше всяких похвал, – думал Сутэиси-мару, воспылав к Кодэндзи благодарностью. – Молодой господин поступает как бог, как сам Будда!»

Однажды он спросил у Кодэндзи:

– Господин, вы пришли, чтобы убить меня. Но вы – такой нежный, и силенок у вас маловато. Хоть я и калека, но вам все же было бы не под силу одолеть меня.

Ничего не ответил Кодэндзи Сутэиси-мару. Рядом лежал огромный валун, который и двадцать мужчин не смогли бы поднять. Кодэндзи встал и легонько толкнул камень ногой: тот покатился, как мяч. Сутэиси-мару был потрясен. «Когда вы успели стать таким силачом?» – с восхищением спросил он. Тогда Кодэндзи взял лук и натянул тетиву: два гуся, пронзенные одной и той же стрелой, упали на землю.

– Ты хвастался своей силой, – проговорил Кодэндзи. – Знай, сила имеет пределы. Воинское же искусство, которое я постиг, безгранично в своем могуществе. Если бы ты мог стоять на ногах и пожелал сразиться со мной, я одолел бы тебя, как младенца.

Сутэиси-мару пал перед ним на колени.

– Простите меня, недостойного глупца, – смиренно сказал он. – Я напрасно хвастался своей силой. – И с этого дня он стал искать наставлений у Кодэндзи.

Шли месяцы и дни. Так минул еще один год, наконец они довершили проход длиной в целый ри. Они сровняли каменный пол и пробили оконца в наружной стене, чтобы солнечные лучи освещали дорогу. Старый путь был длиной в восемь ри. Негде было там отдохнуть усталому путнику, и страдал он летом от невыносимой жары, а зимой – от лютой стужи. Новая дорога, пробитая сквозь скалу, сделала путешествие легким. Даже воин верхом на коне, с поднятым копьем мог свободно проехать по ней. В Век богов божества Окунинуси-но-микото и Сукунабикона-но-микото[152] занимались устройством мира, но даже их деяния не могли сравниться с подвигом Сутэиси-мару.

Правитель края Будзэн остался весьма доволен и направил послание правителю Митиноку, откуда был родом Кодэндзи, в котором описал все, что случилось; Кодэндзи, горячо поблагодарив князя, уехал домой.

Вскоре после этого Сутэиси-мару заболел и отправился в мир иной. У скалы возвели часовню, посвященную доброму богу Сутэиси-мёдзину, и паломники стекались туда на поклонение со всей провинции.

Кодэндзи вернулся на родину и получил прощение от правителя. Род его со временем достиг еще большего процветания. Радости Хоэн-бикуни не было границ.

Храм Хидаками-дзиндзя пришел в упадок и совсем обветшал, но теперь был черед Кодэндзи проявить великодушие. Кодэндзи в благодарность жрецу Харунаге заново отстроил храм, изукрасив его золотом и драгоценными каменьями. Слава о великолепии и блеске храма распространилась по соседним провинциям, и день и ночь к нему тянулись вереницы паломников. Боги снисходили к молитвам, и за это люди приносили храму богатые дары – драгоценные ткани, золото и серебро. Хидаками-дзиндзя превзошел своей славой все прочие храмы в краю Адзума[153].

Могила Мияги

Перевод Г. Дуткиной

Гавань Кандзаки в уезде Каванобэ провинции Сэтцу воспета во многих старинных преданиях. Суда из залива Нанива поднимались с грузом до Ямадзаки, а точнее – до порта Цукуси, однако в ненастные дни они заходили в Кандзаки, пережидая там непогоду.

В прежние времена место это носило название Ина, Ина-но-минато[154], ныне же весь край к северу от реки Инагава стали именовать уезд Каванобэ, что означает «Берег реки»; а раз река именуется Инагавой, стало быть, и уезд тоже следовало бы назвать Ина-но-каванобэ. Но в соответствии с высочайшим указом[155], предписывавшим «все имена провинций, уездов и сел изобразить двумя приличествующими иероглифами», иные названия удлинили, а иные укоротили. По большей части дело это увенчалось успехом, хотя случались и такие вот досадные нелепицы.

Во время стоянок в Кандзаки старшина судна и купцы, плывшие на корабле, сходили на берег и направлялись в веселый квартал, где девы любви подавали вино и всячески угождали гостям.

У одного хозяина дома свиданий была куртизанка по имени Мияги. Она отличалась столь совершенной наружностью, что красоту ее превосходила лишь добродетель души. Мияги была искусной танцовщицей, слагала танка и умела увлекать сердца мужчин. Но выходила Мияги не к каждому, ибо некий богатый молодой кавалер из близлежащего селенья Кояно, воспылав к куртизанке страстью, пожелал, чтобы к прочим гостям ее не приглашали. Звали этого кавалера Дзютабэй Кавамори, и принадлежал он к одному из самых славных родов провинции Сэтцу. Ему сравнялось двадцать четыре; он был отменно красив и изящен в манерах. Целые дни проводил Дзютабэй в ученье, постигая науки и искусство сложения китайских стихов; в познаниях своих он состязался с учеными мужами из столицы, снискав себе немалую славу.

Пленившись прелестями Мияги, Дзютабэй сделался частым гостем в доме любви. Вскоре он уж и жить без нее не мог. Он стал покровительствовать Мияги и не позволял ей прислуживать прочим мужчинам. Да и сама Мияги привязалась к Дзютабэю всем сердцем и поклялась, что ни с