Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

и в Наполеоновских войнах, и в противостояниях, разворачивающихся в процессе строительства империи, добавляла уважения представителям офицерских аристократических родов. Колониальные генерал-губернаторы, как, например, лорд Линлизго в Австралии, обычно происходили из среды шотландской знати.

На верхушке среднего класса находилась крайне динамичная группа тех, кто наиболее активно готов был интегрироваться в новые экономические обстоятельства. В 1900 г. в пропорциональном отношении к численности жителей в центральной и западной Шотландии было больше миллионеров, чем в любой другой части Британии. Многие из этих представителей сверхсостоятельных слоев были связаны с шотландскими аристократами посредством брачных союзов или через покупку их поместий. Один из ведущих представителей шотландской химической индустрии сэр Чарльз Тенант приобрел роскошное поместье в Пиблшире и выдал замуж всех своих дочерей за пэров, а одна из них стала женой будущего премьера лорда Асквита.

Ниже находилась группа состоятельных и составлявших основу среднего класса шотландцев, размер которой на протяжении XIX в. колебался от четверти до половины от числа всего шотландского среднего класса. И, наконец, внизу этого слоя находилась незначительная, в некоторые периоды тяготеющая к росту, группа предпринимателей и профессионалов, работающих на владельцев фирм и предприятий.

Этот класс, самоуверенный, агрессивный, смотрящий в будущее, был озабочен отстаиванием своих прав и привилегий, которые, в свою очередь, служили залогом его процветания. При этом их нападкам подвергались традиционные и, казалось некогда, незыблемые права и законы. Победа в борьбе за отмену Хлебных законов и утверждение свободы торговли стали знаками борьбы среднего класса с привилегиями крупных землевладельцев. После того, как эта борьба увенчалась успехом, большая часть противостояний, особенно в первой половине и середине столетия, была связана как с борьбой между представителями верхушки и средних слоев среднего класса, так и трениями между рабочими и средним классом.

Вместо принципов патронажа, новые слои предпочитали использовать концепцию laissez-faire и идею самостоятельного развития. Это нашло воплощение в крайне суровых принципах шотландского законодательства о бедных, согласно которому помощь в трудоустройстве тем, кто потерял работу, в Шотландии не оказывалась. Поэтому здесь не было аналога английских «работных домов». Средний класс доминировал в городской жизни, и на протяжении столетия происходило распространение присущих ему ценностей. И, несмотря на то, что они являлись убежденными сторонниками невмешательства государства и традиционно считали, что каждый должен был уповать лишь на собственные усилия, именно представителями этого среднего класса были основаны многочисленные благотворительные фонды, которые должны были помогать тем, кто в помощи нуждался. Многочисленными были, например, организации, содействующие эмиграции в Новой Свет, решавшие сразу несколько сложных проблем. Эти же представители преобладали и среди юристов и членов местного управления, содействуя развитию местной экономики. И только в самые последние годы столетия представители рабочих слоев стали попадать в локальные правительственные структуры.

Рабочий класс в Шотландии зарождался чрезвычайно медленно. Обладая крайне неоднородной структурой, он с трудом мог стать серьезной силой, способной противостоять существующему социальному порядку. При этом основой разделения внутри самих рабочих были этнические и религиозные факторы – например, вражда между урожденными шотландцами-пресвитерианами и ирландцами-католиками.

Вместе с тем, основная линия противостояния пролегала между квалифицированными рабочими и всеми остальными. «Аристократы труда» рассматривали себя как компактную группу, скорее, смыкающуюся со средним классом, нежели имеющую отношение к неквалифицированным рабочим, стоявшим ниже их в социальной иерархии. Дома мастеровой элиты располагались в отдельных районах, и образ жизни, включая воскресные походы в церковь, образование, умеренность и способы проведения досуга, также должен был символизировать их близость к среднему классу. Они занимали престижное место в социальной иерархии и часто действительно, обзаведясь незначительным бизнесом, переходили в категорию среднего класса, окончательно утратив солидарность с остальными представителями рабочих.

Более того, квалифицированные рабочие объединялись в тред-юнионы, из которых массы неквалифицированных пролетариев исключались вплоть до последнего десятилетия XIX в. Рабочая элита с ее обществами взаимопомощи, товариществами и тред-юнионами представляла собой обособленную категорию, которая ни от кого не зависела. Экономические успехи, этос, согласно которому необходимо было добиваться всего самому, и миф о шотландском эгалитаризме – все это служило утверждению ценностей «аристократов труда». Они разделяли многие анти-аристократические взгляды среднего класса и были склонны характеризовать своих работодателей чаще в уважительных тонах. Когда случались конфликты, они были готовы принимать участие в городских протестах, но считали всякие насильственные действия крайней мерой, предпочитая им мирное решение вопросов. В условиях развивающейся экономики, когда потребность в квалифицированном труде росла, они не испытывали постоянных сложностей с трудоустройством и в случае необходимости меняли одно место на другое, способствуя повышению мобильности квалифицированного труда и отзываясь на потребности рынка.

Для менее квалифицированных рабочих или тех, кто остался в стороне от технологических инноваций, обстоятельства часто складывались довольно сложно. Волнения ткачей, в 1840 г. охватившие около восмидесяти пяти тысяч рабочих, столкнувшихся с проблемой элементарного голода, вынудили многих, как, например, семью Эндрю Карнеги, отправиться за океан. В 1850 г. количество неквалифицированных рабочих сократилось до 25 тысяч, и во второй половине XIX в. примерно четверть городского рабочего класса составляли те рабочие, не имеющие высокой квалификации, которым доводилось перебиваться случайными заработками и которые порой до четверти года не имели работы, не будучи способными конкурировать со своими более квалифицированными коллегами. Неорганизованные, физически истощенные тяжелой работой и голодом, они чрезвычайно редко были готовы инициировать выступления, которые, как было в случае с восстанием 1820 г., легко подавлялись.

Мир, последовавший за Наполеоновскими войнами, принес ценовую дефляцию и приблизительно после 1820 г. увеличение заработной платы для квалифицированных рабочих, реальный доход которых за период с 1814 по 1830 гг. вырос от 25 % для шахтеров до 43 % для машиностроителей из Глазго[1036], что представляло значительный прогресс с начала 1790-х гг. Сельскохозяйственные рабочие также сумели изменить к лучшему свое положение, главным образом, посредством того, что потребительские цены значительно упали. Однако в стороне от этого остались рабочие низкой квалификации, которые в 1830-е гг. стали более бедны, чем были в начале 1790-х гг. Правда, по сравнению с 1760-ми гг., их жизненный уровень все же вырос. Действительно, анализ средней реальной заработной платы для рабочих в девятнадцати профессиональных группах свидетельствует, что доходы продолжали падать до 1839 г. Современные свидетельства о рационе питания жителей равнинной Шотландии показывают, что, как и в предыдущее столетие, овсянка и молоко были основными продуктами питания, в то время как мясной рацион еще более сократился. Симптоматическим, с точки зрения падения доходов, было открытие в 1813 г. первой в Глазго ростовщической конторы, явления, ставшего вскоре одним из характерных черт индустриальной революции[1037].

Ирландские иммигранты составляли значимую часть шотландского социального пейзажа XIX в., будучи, главным образом, сконцентрированными в западной индустриальной части Лоуленда. Общее количество ирландцев выросло