Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

В числе благодеяний, совершенных этой прекрасной женщиной, — помощь в издании поэмы Камоэнса «Лузиады». В чем она заключалась?

По достоинству оценив грандиозное произведение, с которым ей удалось познакомиться в рукописи, дона Мария стала тайной его покровительницей. Через свою подругу, придворную даму Франсишку де Араган, инфанта нажимала клавиши. Задача состояла в том, чтобы каким-то образом заинтересовать короля новым, невиданным сочинением и склонить его подписать разрешение на издание. Действовать открыто значило потерпеть неудачу хотя бы потому, что тщеславный и заносчивый семнадцатилетний король дон Себастьян питал неприязнь к слабому полу и любая просьба, исходившая от дамы, была обречена.

Требовалось найти человека, приближенного короля, с мнением которого тот бы считался. Было известно, что самолюбивый Себастьян был столь же непокорен чужой воле, сколь непоследователен в собственных деяниях. К тому же события, происходившие в стране, мешали сосредоточиться на духовной жизни и должным образом оценить «грубую песнь», как называл сам поэт свое творение.

Однако вопреки ожиданиям поэма произвела впечатление на многих, кто с ней успел познакомиться до опубликования. В том числе на Педру де Алкасова Корнейру. На вопрос, в чем, по его мнению, недостаток поэмы, он ответил: «Она слишком длинна, чтобы выучить ее наизусть, и слишком коротка, чтобы ею пресытиться». Видимо, он испытывал искреннее восхищение и симпатию к автору «Лузиад». Но главное состояло в том, что Алкасова Корнейру был именно тем человеком, кто мог повлиять на короля. Найти путь к этому вельможе было несложно. Он испытывал симпатию к Франсишке де Араган и, чтобы угодить даме своего сердца, взялся уговорить короля. Ему удалось убедить тщеславного Себастьяна в том, что книга подобного рода будет способствовать осуществлению его замыслов. Маловероятно, что поэт сам прочитал свою поэму королю, как это нередко изображали на гравюрах. В чем, однако, не сомневаются португальские биографы Камоэнса, так это в том, что поэт преподнес королю экземпляр поэмы с надписью, в которой предрекал молодому монарху многие победы. Камоэнс действительно верил в счастливую звезду Себастьяна. Он был убежден, что король, с виду решительный и отважный, откроет для своего народа новую эру величия и славы.

Ослепленный этой одной лишь видимостью, как, впрочем, и многие его соотечественники, поэт не замечал, что, кроме напыщенных поз и театральных жестов, у короля не было за душой ничего. В сущности, слабый и бессильный, одержимый манией величия, он безрассудно пускался в рискованные военные авантюры, тяжелым бременем ложившиеся на плечи народа.

Тем горше поэт пережил крушение своего идола, когда Себастьян бесславно погиб в африканских песках в 1578 году. Впрочем, это произойдет семью годами позже, а пока что с помощью нехитрой уловки монарха превратили в покровителя великого поэта, который, в свою очередь, не замедлил воспеть своего благодетеля за покровительство его вдохновению. И вскоре, в сентябре 1571 года, последовал королевский указ. В этом весьма для нас любопытном документе говорилось: «Я, король, хочу сообщить всем тем, кто увидит этот Указ, что я его подписал и что мне приятно дать разрешение Луису де Камоэнсу на то, чтобы он мог напечатать в этом городе Лиссабоне свое произведение из зарифмованных октав, называемое «Лузиады», содержащее десять совершенных песен, в которых поэтически, в стихах, говорится об основных деяниях португальцев в различных областях Индии, после того как там была открыта навигация по повелению короля дона Мануэла, моего прадеда, да упокоит господь его душу, и я разрешаю ему напечатать свою поэму с привилегией в десять лет, которые начнут отсчитываться со дня, когда указанное произведение будет напечатано, и впредь нельзя будет ни напечатать, ни продать эту книгу в моих владениях и королевствах, ни вывезти за пределы государства, ни привезти с собой в указанные районы Индии, чтобы продать без разрешения вышеозначенного Луиса де Камоэнса или человека, который будет облечен властью в этом вопросе, а если кто совершит обратное, ему придется заплатить штраф в пятьдесят крузадо и отдать напечатанные или предназначенные для продажи тома половину в пользу вышеозначенного Луиса де Камоэнса, а другую половину в пользу того, кто будет обвинять нарушителя. И прежде чем указанное произведение поступит в продажу, на нем будет обозначена цена, установленная моими королевскими агентами, о чем будет объявлено и напечатано на титульном листе, чтобы все это видели, и прежде чем быть напечатанной, книга должна быть показана и рассмотрена в Главном совете святой инквизиции, на предмет ее разрешения на печатание…»

Иначе говоря, сделана была лишь половина. Разрешение монарха не решало всех проблем. Предстояло преодолеть последнее и, может быть, самое сложное препятствие — церковную цензуру.

В то время Камоэнса часто видели в монастыре св. Домингоша. На эту тему существует картина, на которой изображен поэт, читающий свою поэму перед советом священников этого монастыря.

Что было нужно поэту от монахов? Видимо, Камоэнс решил, что полезно будет, если братья доминиканцы обсудят его сочинение, выскажут, возможно, кое-какие советы, может быть, даже внесут некоторые исправления, на что ему легко будет пойти. Поэт полагал, что это обеспечит прохождение поэмы сквозь цензуру. Больше всего он опасался, что теперь, когда получено разрешение короля, его творение, спасенное из вод Меконга, бесславно навечно канет в теологические бездны цензуры. После доминиканцев, известных своей непреклонностью в вопросах веры, цензору останется лишь бегло ознакомиться с сочинением.

Так и получилось. Назначенный цензором фрай Бартоломеу Феррейра вынес положительное решение. После того как целый совет священников одобрил сочинение Камоэнса, смешно было ему выискивать крамолу. И хотя некоторые высказывания поэта могли показаться противоречащими церковным догмам, а иные звучали довольно двусмысленно, он не стал придираться. Подписанный им текст заслуживает внимания как с точки зрения истории литературы, так и религии. Вот этот любопытный документ: «Я просмотрел по приказу святой инквизиции эти десять песен «Лузиад» Луиса де Камоэнса, повествующих о храбрых португальцах, которые совершали с оружием в руках всевозможные подвиги в Азии и Европе, и не нашел ничего скандального или противоречащего вере и добрым обычаям». Одно замечание тем не менее цензор все же сделал. «Мне кажется, — писал он, — что было бы необходимо предупредить читателей, что автор, дабы показать нагляднее трудности навигации португальцев в Индии, использует как фикцию языческих богов. И как еще святой Августин называл в сочиненных им книгах вдохновение Божественной Музой, хотя все это поэзия и вымысел, так и автор «Лузиад» в качестве поэта не претендует на большее, чем воссоздать