«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

бытия! Как это смешно теперь! Вот здесь, в лесу, в грязи, под свист снарядов и пуль, я наслаждаюсь солнцем, зеленью, природой. А как хорошо, значит, будет после этой идиотской войны, навязанной немцами!.. Должен тебе сказать не хвалясь, до сих пор я не испытывал страха, хотя десятки раз стоял перед лицом смерти, наоборот, в тяжелых условиях у меня появляется какое-то любопытство, которое можно сформулировать в таких словах: «Удастся вылезти из этого переплета?» На днях у меня был случай: я пошел в разведку пешком, чтобы уточнить состояние наших танков на поле боя. Дошел до самого переднего танка, который был подбит в пяти метрах от развалин здания, в котором находились немцы. Войдя внутрь, я встретил там одного капитана из бригады, который пришел ночью с той же целью, что и я. Посидев часа 3 в танке, я занимался тем, что по старой памяти, глядел в прицел, подстреливал немцев, которые имели неосторожность высунуть нос из-за развалин. Потом решил идти обратно. Капитан сначала стал убеждать меня дождаться ночи, но, видя мою непреклонность, решил идти вместе со мною.

Я хотел вылезать через люк первым, но он опередил меня и, не успев по пояс высунуться из люка, был убит немецким автоматчиком, находившимся в 20–30 метрах. Через 5 минут полез я и, конечно, вылез живым и здоровым, хотя по мне автоматчик тоже стрелял. И вот любопытное состояние было у меня, когда я полез наружу. Я знал, что 90 шансов за смерть (немецкие снайпера бьют довольно точно, особенно с такого расстояния), 9 шансов за ранение и один шанс за благополучный выход – и вперед знал, что мне выпадает этот единственный шанс. Некоторые военные ругают меня за неосторожность и игру с судьбой, но я не могу усидеть в тылу, в спокойной обстановке, если мои товарищи в это время воют…

Все это я пишу тебе потому, чтобы ты поняла, почему нельзя наполнять душу свою отчаяниями, даже если мы понесли такую тяжелую утрату как смерть Алюньки![90] Не исключена возможность, я прямо тебе это говорю, что ты можешь получить, быть может через день после этого письма, извещение о моей смерти, ведь это война… Сейчас нужно думать не о погибших, а о борьбе за победу… Ты понимаешь, личное горе, как оно ни глубоко, сейчас должно отойти на второй план, ибо человек, который в наши дни думает только о том, как он несчастен, потерявши близкого, глядит, я бы сказал, эгоистом…

Все мои товарищи знают здесь, что у меня погиб сынок, но я рассказываю о нем с гордостью, я говорю, что кровавыми слезами плакали, и будут плакать десятки немцев передо мною за его смерть. Я много раз вспоминаю его проказы, проделки и говорю себе: за всю его коротенькую сознательную жизнь он был достойным своего отца. Я им горжусь, и буду всегда гордиться, но не плакать. События повернулись так, что сын погиб – я чувствую его товарищем по борьбе, ибо до последнего времени, он был преисполнен желания тоже бить немцев. Молодец Алюнька! был маленьким патриотом и пал жертвой этой Великой войны!

Может быть, я стал сейчас, фигурально выражаясь, жестоким, но очень уж очень много я видел смертей за это время. Видел, как люди гибли за Родину, защищая нашу землю и людей, а, следовательно, и тебя. Так не надо, значит, впадать в отчаяние! Если тебе жизнь не мила, иди на фронт. Помогай драться с немцами и тоже мстить за Алю! Прости меня за прямолинейные суждения, но таким меня сделала обстановка. Когда человек глядит постоянно в лицо смерти, он не может фальшивить. Но не думаю, что я вообще стал грубым, неотесанным и т. д. В моей душе сейчас больше лирики, чем когда бы то ни было.

… Стал часто видеть тебя во сне, красивой и нарядной, такой, какой я хочу тебя встретить. В долгие, теплые вечера сейчас для меня любимое занятие вспомнить о наших похождениях и мечтать о будущем…

Крепко целую тебя, твой живой и невредимый. Ж.

17.09.1942 г. …Вчера, впервые ночью ходил в разводку. Сначала можно было идти в полный рост, но по мере подхода к немцам пришлось нагибаться все ниже. Красивые издали ракеты стали ужасно надоедливыми; при каждой ракете надо сейчас же падать на землю и замирать до того времени, пока она, описав дугу, не затухнет – иначе заметит вражеский пулеметчик или снайпер. Последние 200 метров до подбитого танка, – цели моего пути, нужно ползти на брюхе, стараясь слиться с землей, когда взлетит очередная ракета. Наконец, я у танка. Где-то совсем рядом заливается немецкий пулемет и веселые светлячки, несущие смерть, попавшему на их пути, мчатся куда-то далеко, оставляя и ушах мелодичный свист. Ракеты падая, кажется, вот-вот попадут на тебя и, шипя, гаснут, гаснут где-то рядам. В короткие минуты сравнительной тишины, невдалеке ясно слышна немецкая лающая речь: какой-то фриц, по-видимому, офицер, высоким голосом отдает приказания, а кто-то басит ему в ответ. Быстро просунув пистолет в пробоину танка, стреляю несколько раз на звуки голосов и сразу же в броню танка летит целая стая светляков, пули барабанят по броне, как будто пошел град. Дело сделано, нужно возвращаться, скоро рассвет, а тогда по полю, как ты не искусен, не пройти. Вновь ползу на брюхе, потом иду, согнувшись, провожаемый веселыми светлячками, а через полчаса, лежа в теплом домике уже мечтаю о тебе.

Вчера получил от тебя письмо, где ты описываешь свои сельскохозяйственные работы – это очень хорошо и очень нужно сейчас. Только я не понял, о каком мужском монастыре ты говоришь, где взрослые пели фривольные песни?

22 числа будет годовщина существования нашей части; предстоят великие празднества, возлияния т. п. Правда, нет уже в живых некоторых моих боевых товарищей, с которыми я провел не один вечер за горячими спорами и «страшными рассказами» из военной своей практики. Придется годовщину встречать без них, ну что ж, вспомним их добрым товарищеским словом и поднимем бокалы за их героизм и бесстрашие…

19.09.1942 г. Письма не дописал, т. к. опять надо было срочно готовить мои танки к бою. Сегодня был бой; как человек ни привыкает ко всяким неприятным картинам, но все-таки, если он человек, а не немец, он тяжело переживает страдания ближних. Ко мне на командный пункт принесли из боя танкиста – ему оторвало обе ноги по колено; он временами приходил в сознание и спрашивал, все ли его товарищи живы и здоровы, как далеко