Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

Эксперимент «доброго самаритянина» показывает, что человек не готов помогать другому, если у него нет времени.

Эксперимент Роберта Кейва доказал, что в условиях межгрупповой конкуренции дети легко прибегают к дискриминации других.

Эффект Пигмалиона, суть которого в том, что люди неосознанно стремятся реализовать сценарии, которые им «напророчили» авторитеты.

Эксперимент «Третья волна», который в 1967 году провел американский учитель Рон Джонс: его десятиклассники легко согласились стать членами группировки фашистского типа с ним во главе.

Кроме того, посетителям предложат особые ролевые маршруты в виртуальной реальности, благодаря которым они смогут оказаться — по выбору — или в роли жертв, или в роли палачей, коллаборационистов или нацистов, или — а коли так, то почему бы и нет? — тех, кто должен был сжигать трупы жертв.

Сам Хржановский комментирует эту идею в уже процитированном интервью Саше Сулим такими словами:

Ты идешь налево или направо, ты входишь в дверь с этим словом или с другим. Готов ли ты увидеть какие-то жесткие вещи или не готов, готов ли ты слушать, готов ли ты чувствовать? Совершая этот выбор, вы встречаетесь и с историей, и с собой, но во всех случаях эта история будет рассказана, а как она будет рассказана — зависит от вас. Любой человек, который пройдет этот музей, получит некий опыт и некое знание, которое должно войти в его душу.

...Основной метод взаимодействия с посетителями связан с тем, что это должен быть индивидуальный опыт для каждого приходящего, человек должен что-то почувствовать и прожить там. Он должен что-то почувствовать к тому миру, который был уничтожен, — ведь еврейский мир в Украине, в Восточной Европе был практически уничтожен...

Это значит, что мир, который сейчас существует, — другой: не рождены дети, не получены знания, не созданы произведения, вещи, научные открытия, нет больше того запаха, нет больше экологической системы человеческих жизней. Значит, этот уничтоженный мир надо почувствовать, его нужно почувствовать и полюбить. Нельзя полюбить, не почувствовавши, и нельзя сопереживать, не полюбивши.

Для этого нужно найти язык, для этого нужно найти способ. Полюбить, почувствовать, прожить можно только через соприкосновение... В этом нам помогут современные технологии и даже так называемая big data, с помощью которой мы сможем говорить с человеком на том языке и о том, что он в состоянии воспринимать.

Мне представляется, что задача этого музея — дать человеку понять всю хрупкость мира как такового.

Навязчивость и сомнительность такого предложения арт-директора не слишком смущает.

Вот еще одна режиссерская ремарка:

Конечно, проект «Дау» стал одной из причин, почему меня туда позвали, — ведь это большая часть моей жизни. При этом, надо сказать, что я практически никогда не делал чужих проектов и всегда делал только свои. Здесь же было понятно, что это не просто проект — это большой сложный общественный проект, который нужно делать как свой, но при этом соблюдая огромное количество разного рода правил.

Что тут значит «как свой»? «И снова скальд чужую песню сложит, и как свою ее произнесет...»?

Нет, конечно. Исторически и тематически Бабий Яр — весь его трагический контент и контекст — давно и навсегда принадлежит всему миру и человечеству. Каждый творец волен делать с ним что пожелает, и мы знаем, что многие — Евтушенко, Шостакович, Кузнецов, тот же Литтелл и другие — этим воспользовались.

Объектом покушения и попытки узурпации у Хржановского является таким образом не контент, а сам будущий зритель, т.е. посетитель будущего музея.

Но разве не вправе господин посетитель отказаться от навязываемого ему — и, возможно, жестокого — психометрического эксперимента над собой, как и от самой необходимости делать такой выбор? Самое большее — его можно проинформировать о такой опции, каковая будет ему предоставлена лишь в случае его собственного к ней, к этой опции, интереса. Такие желающие и любопытствующие наверняка найдутся, но в общем потоке посетителей их будет совсем немного. Не понимать этого или игнорировать это — самоубийственно для музея как для публичного учреждения.

Но не на это ли заведомое меньшинство рассчитывал арт-директор в своей презентации и в своей претензии! Поэтому на флешке нет ни слова о разведении этих двух потоков на рукава, как ничего о том, что будет предложено неблагодарному большинству — тем, кто отвергнет садомазохистское предложение о самопрофилировании и самотестировании.

Закрадывалось ощущение, что выбор этот у посетителя Хржановский, будь на то его дау-воля, охотно бы отнял: пусть кем-нибудь — жертвой ли, палачом ли? — но побудет каждый посетитель! Любо!

Со временем, получив от своих врагов — напополам с ненавистью — ушаты справедливой критики, зато от Наблюдательного совета МЦХ — мандат и карт-бланш, Хржановский перестал оправдываться или огрызаться, а стал делать свое дело так, как его сам понимал. Одно время даже казалось, что он отбросил былые претензии на насильственное психоэкспериментаторство.

В действительности, увы, это оказалось не так. В интервью А. Генису, вышедшем на «Радио Свобода» 10 октября 2022 года, арт-директор расправил плечи и с упрямой ухмылкой Галилея заявил: уж лучше мои ужасные эксперименты, чем ваша ужасная война!

В чем меня часто обвиняли — и в «Дау», и в проекте про Бабий Яр? В том, что я активирую на территории искусства сильные, опасные, сложные, неприятные энергии. Зачем же, мол, нам с ними иметь дело? Но идея была в том, что лучше с ними иметь дело на территории искусства, чем иметь с ними дело на территории жизни. Потому что на территории жизни уже нет выхода, нет входа. Ты не можешь отрефлексировать происходящее, ты находишься в реальных искажениях, разломах, травмах. Если ты это делал на территории искусства, в зоне дополненной реальности, если ты проходишь через некий иммерсивный ритуал, неважно, в какой форме устроена иммерсия, в которую ты можешь погрузиться, то у тебя есть возможность[1266].

Словом, не музей, а учебно-испытательный стенд и ритуальный тир для неприятных энергий. Сильная адвокатура!

К тому же Хржановский постоянно говорил о том, что это будет не просто мемориал, а мемориал для той эпохи, когда ни одного из переживших Холокост уже не останется в живых. Тогда необходимостью станет иной мост между поколениями, отчего нужно срочно искать для музея XXI века его новый язык. Над чем, собственно, он все время упорно и работает не покладая рук[1267].

Хржановский и Литтелл

Появление Литтелла за столом, во время которого Фридман познакомил Хржановского и Баринову,