Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками - Коллектив авторов

Взгляните вблизи на декорацию Гонзаго, это – мазанье; но из кресел, в надлежащем расстоянии, освещенное, оно чарует нас. Многие ошибаются в своих суждениях потому, что не попадают на точку, с которой должно смотреть на произведение.

В Атенее кто-то насчитал множество ошибочных выражений в Онегине. – Читал ли г. критик, занимаясь старыми своими грамматиками, прочие стихотворения Пушкина? Заметил ли он, что у Пушкина особливое достоинство – верность и точность выражения, и что это достоинство принадлежит ему предпочтительно пред всеми нашими поэтами? Пушкин, следовательно, мог, если бы захотел, избежать тех ошибок, в которых его упрекают (впрочем, из замеченного только 1/10 справедливо), но у него именно, кажется, было целью оставить на этом произведении печать совершенной свободы и непринужденности. Он рассказывает вам роман первыми словами, которые срываются у него с языка, и в этом отношении Онегин есть феномен в истории русского языка и стихосложения.

– Московский вестник, 1828, ч. VIII, № 5.

Глава десятая. 1829

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья –

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

1830

Желал я душу освежить,

Бывалой жизнию пожить

В забвенье сладком близ друзей

Минувшей юности моей.

1832

Итак, он увидел ее в декабре 1828 года… Существуют записки дочери Натальи Николаевны (от второго брака) об этой встрече, сделанные, естественно, со слов матери: «Ей только минуло 16 лет, когда они впервые встретились на балу в Москве. В белом воздушном платье, с золотым обручем на голове, она в этот знаменательный вечер поражала всех своей классической царственной красотой. Александр Сергеевич не мог оторвать от нее глаз, испытав на себе натиск чувства, окрещенного французами coup de foudre. Слава его уже тогда гремела на всю Россию. Он всегда являлся желанным гостем, толпы ценителей и восторженных поклонниц окружали его, ловя всякое слово, драгоценно сохраняя его в памяти. Наталья Николаевна была скромна до болезненности, при первом знакомстве их его знаменитость, властность, присущие гению, не то что сконфузили, а как-то придавили ее. Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врожденная скромность, столь редкая спутница торжествующей красоты, только возвысила ее в глазах влюбленного поэта». Таковы, пусть косвенные, но достаточно правдоподобные мемуары Натальи Николаевны о первом свидании. Эти впечатления, сохранившиеся в ее памяти, отчасти подтверждаются словами ее брата С. Н. Гончарова: «Пушкин, влюбившись в Гончарову, просил Американца графа Толстого, старинного знакомого Гончаровых, чтоб он к ним съездил и испросил позволения привезти Пушкина. На первых порах Пушкин был очень застенчив, тем более, что вся семья обращала на него большое внимание … Пушкину позволили ездить, А. П. Малиновская (супруга известного археолога) по его просьбе уговаривала в его пользу». Самому Пушкину уже не довелось вспоминать ни в 40-х, ни в 50-х годах. Но сохранилось его свидетельство, относящееся к апрелю 1830 г.:[192][193][194]

«Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; вы спросите меня – зачем? клянусь вам, не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия…» Посватался Пушкин в самом конце апреля. Получив полуотказ, он написал матери Натальи Николаевны (№ 6) и сразу уехал в действующую армию.

Может создаться впечатление, что Пушкин отправился на Кавказ только из-за неопределенного положения с женитьбой. На самом деле иначе: поэт мог бы вероятно, отменить поездку, получи он немедленное согласие Гончаровых, но решение присоединиться к войскам было принято в январе – феврале 1829 г. и уже 4 марта получена в Петербурге подорожная до Тифлиса. Собственно, сама мысль об этом возникла еще раньше – в 1828 г., когда был обнародован манифест о войне с Турцией. Пушкин и Вяземский просили разрешения участвовать в боях, которые, как они надеялись, – и небезосновательно – приведут к независимости Греции, но получили отказ. Одно письмо великого князя Константина Бенкендорфу на этот счет приводилось в гл. IX. Известно и другое: «Вам представляется всеми вашими силами препятствовать сближению нашей легкомысленной молодежи с этими греческими канальями (извините меня за выражение), так как это сближение могло бы привести к весьма пагубным последствиям. Поверьте мне, что в своей просьбе они не имели другой цели, как найти новое поприще для распространения с большим успехом и с большим удобством своих безнравственных принципов, которые доставили бы им в скором времени множество последователей среди молодых офицеров». Таким образом, участие в русско-турецкой войне на ее европейском театре Пушкину было заказано. И он решает во что бы то ни стало добраться до азиатского театра войны, т. е. до армии графа И. В. Паскевича-Эриванского, сражавшейся в Закавказье. В черновом варианте предисловия к «Путешествию в Арзрум» (остальная черновая рукопись до нас не дошла) Пушкин говорит о мотивах поездки: «В 1829 г. отправился я на Кавказские воды. В таком близком расстоянии от Тифлиса мне захотелось туда съездить для свидания с братом и некоторыми из моих приятелей». Эти строки предназначались для печати, и автор хотел «задним числом» уберечь себя от подозрений в каких-то иных мотивах. Недаром по приезде в письме Бенкендорфу он отметал всякие кривотолки: «Мне была бы невыносима мысль, что моему поступку могут приписать иные побуждения». Что именно имеет в виду поэт? Прежде всего разнесшийся клеветнический слух, будто он собирается через турецкое побережье бежать за границу. Эта абсурдная мысль, судя по некоторым намекам, пришла в голову Вяземскому; в разное время ее повторяли и некоторые пушкинисты. Трудно понять, почему, зная о предстоящем путешествии поднадзорного, III Отделение этому не помешало. Пушкин и подорожную-то, скорее всего, не мог получить без санкции властей, а если уж бумагу по ошибке выдали, то и с дороги бы вернули. «В действительности же власти поступили так, – справедливо замечает современный исследователь этого отрезка биографии Пушкина Н. А. Раевский, – точно предотвратить эту самовольную поездку они не в состоянии, словно дело происходило не в самодержавной России, а, скажем, в Англии, где лорд Байрон и любой журналист мог ехать куда ему угодно, не спрашивая ни у кого разрешения». О планах Пушкина хорошо было известно. 21 марта А. Я. Булгаков сообщал брату: «Пушкин едет в армию Паскевича узнать все ужасы войны, послужить волонтером, может и воспеть это все». 3 апреля 1829 г. генерал Раевский писал сыну Николаю: «Пушкин хотел из Петербурга к тебе ехать, потом из Москвы, где нездоровье его еще раз удержало. Я ожидаю его извещения и письмо сие назначено к отправлению с ним». 22 марта Бенкендорф распорядился о слежке (№ 4). 26 марта генерал-губернатор Петербурга доносил, что Паскевич предупрежден о необходимости слежки за Пушкиным. Нельзя исключить какого-то противоречия между власть имущими Бенкендорф явно если не отпустил, то, по крайней мере, не задержал поэта, а царь, вернувшись в Петербург, выразил крайнее неудовольствие (№ 51). Во всяком случае, секрета не было никакого. Даже «Тифлисские ведомости» поместили сообщение о предстоящем приезде «одного из лучших наших поэтов». Думается, здесь присутствует нераскрытая деталь: каким образом все же удалось Пушкину осуществить свое путешествие в Эрзрум (Арзрум, Эрзерум).

Что же касается истинных причин, то их немало. Первая и главная – ностальгия по декабризму, если позволено будет так выразиться. Это, как мы видели, – лейтмотив душевного состояния Пушкина в конце 20-х годов. В армии Паскевича служили 65 офицеров-декабристов (38 из них были разжалованы в солдаты) и 3000 солдат – участников восстаний на севере и юге. «Теплой Сибирью», горько шутя, называли Кавказ того времени. Так что не только Льва Сергеевича хотел повидать поэт, и не только близкого друга Николая Раевского –