Русская литература для всех. От Толстого до Бродского - Игорь Николаевич Сухих

Он окончил Петербургский университет, занимался историей искусства и лишь в двадцать шесть лет побывал в Италии. Как вспоминала дочь, он едва ли не с детства мечтал о том, чтобы сокровища европейского искусства как можно раньше стали доступны русским мальчикам и вообще русской публике. «Мечта о музее началась, конечно, до Рима – еще в разливанных садах Киева, а может быть, еще и в глухих Талицах, Шуйского уезда, где он за лучиной изучал латынь и греческий. „Вот бы глазами взглянуть!“ Позже же, узрев: „Вот бы другие (такие же как он, босоногие и «лучинные») могли глазами взглянуть!“» («Отец и его музей», 1936).

Жизнь в очередной раз повторила сюжет некрасовского «Школьника»: вдохновленный примером великого предшественника, деревенский мальчишка вступает в мир науки (или культуры), а через много лет, добившись цели, мечтает, чтобы по его пути, но уже с меньшими усилиями, прошли другие.

«Архангельский мужик» был «первым нашим университетом» (Пушкин) и создал Московский университет. Владимирский мужик задумал создать в Москве музей изящных искусств: ведь не все «босоногие и лучинные» могли попасть в Рим.

Практическое осуществление идеи началось в год смерти императора Александра III (1894), когда одна московская старушка пожертвовала несколько тысяч на богоугодное дело в память об усопшем. На организацию музея ушло почти двадцать лет. За эти годы И. В. Цветаев похоронил жену (мать Цветаевой, М. А. Мейн, умерла в 1906 году; в семье была еще дочь Ася, двумя годами моложе Марины), собрал большую библиотеку, тратил все свое жалованье и другие заработки только на нужды музея.

Музей изящных искусств (сейчас это Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина) открылся 31 мая 1912 года. Цветаева вспоминала, что в день открытия богатая дама-поклонница привезла создателю музея подарок. «Хочу, чтоб вы знали: это – римский лавр. Я его выписала из Рима. Деревцо в кадке. А венок сплела сама. Да. Пусть вы родились во Владимирской губернии, Рим – город вашей юности, и душа у вас – римская. Ах, если бы ваша жена имела счастье дожить до этого дня! Это был бы ее подарок!»

Воспоминания об отце Цветаева оканчивает печальной финальной точкой: «Отец мой скончался 30 августа 1913, год и три месяца спустя открытия музея. Лавровый венок мы положили ему в гроб» («Лавровый венок», 1936).

В двадцать один год Марина Цветаева осталась без родителей. К этому времени у нее была уже своя семья, и за плечами – большая, сложная и, как потом оказалась, самая счастливая пора жизни.

В 1926 году Цветаева заполнила анкету для биографического словаря (она будет опубликована лишь через много лет), в которой сухие пункты наполнены поэзией и страстью. «Главенствующее влияние – матери (музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству. Один против всех. Heroica). Более скрытое, но не менее сильное влияние отца. (Страсть к труду, отсутствие карьеризма, простота, отрешенность.) Слитое влияние отца и матери – спартанство. Два лейтмотива в одном доме: Музыка и Музей. Воздух дома не буржуазный, не интеллигентский – рыцарский. Жизнь на высокий лад».

Уже по этим строкам хорошо виден характер резкого и афористичного цветаевского мышления. В счастливом профессорском доме выросло существо, которое, кажется, ошиблось временем. Цветаева осталась довольно равнодушна к эстетическим спорам и конфликтам Серебряного века. «Ни к какому поэтическому и политическому направлению не принадлежала и не принадлежу», – завершала она ответы на анкетные вопросы. В литературных битвах Цветаева различала и выделяла лица близких людей. В разное время она тесно общалась или дружила и с символистами Брюсовым, Белым и Бальмонтом, и с акмеистами Ахматовой и Мандельштамом, и с футуристами Маяковским и Пастернаком – и обо всех них написала статьи или воспоминания.

Своим временем для Цветаевой была бы, пожалуй, первая треть XIX века, эпоха романтизма и Пушкина. Она восхищалась Наполеоном, много читала французских и немецких поэтов-романтиков, боготворила Пушкина. По своему мироощущению Цветаева была романтиком, поэтом, для которого и жизнь становилась книгой. Цветаевским «двойником» в поэзии русского золотого века оказывается, конечно, не Пушкин, а Лермонтов – поэт контрастов, одиночества, отрицания мира и влюбленности в него.

Как личность Цветаева сформировалась очень рано. «Любимое занятие с четырех лет – чтение, с пяти лет – писание. Все, что любила, – любила до семи лет, и больше не полюбила ничего. Сорока семи лет от роду скажу, что все, что мне суждено было узнать, – узнала до семи лет, а все последующие сорок осознавала», – с привычной бескомпромиссностью, предельностью выражения мысли напишет она позднее («Автобиография», 1940). (Многие ли рискнут повторить такие слова? Чаще люди подчеркивают собственную позднюю мудрость и отрекаются от прошлого.)

В 1910 году, еще гимназисткой, Цветаева за свой счет издает первый сборник «Вечерний альбом». В книге, содержащей чуть более ста стихотворений, написанных Цветаевой с пятнадцати до семнадцати лет, было три части: «Детство», «Любовь», «Только тени». Цветаева писала на темы, к которым часто обращаются начинающие поэты.

Вскоре появился второй сборник, «Волшебный фонарь» (1912). Стихи автора «вне групп» заметили известные модернисты В. Я. Брюсов, Н. С. Гумилев. «Это очень юная и неопытная книга – „Вечерний альбом“, – написал поэт М. А. Волошин в статье с характерным заглавием „Женская поэзия“. – Ее нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна. Она вся на грани последних дней детства и первой юности» («Женская поэзия», 1910).

Волошин сам пришел познакомиться с молодой поэтессой (еще не поэтом!) и подарил статью, о которой Цветаева даже не знала. Это знакомство, быстро переросшее в дружбу, сыграло большую роль в цветаевской судьбе (после смерти старшего поэта она напишет мемуарный очерк «Живое о живом», 1933).

Весной 1911 года Цветаева, в свою очередь, приезжает в гости к Волошину в крымский поселок Коктебель и там знакомится с человеком, который в следующем году станет ее мужем – и спутником на всю жизнь: Сергеем Яковлевичем Эфроном. Вскоре в семье рождается дочь Ариадна, Аля.

Цветаева по-прежнему много пишет, но надолго исчезает из литературы: не выпускает книг, не печатается в журналах, редко общается с писателями. «…В дореволюционной России самовольная и отчасти невольная выключенность из литературного круга – из-за раннего замужества… раннего и страстного материнства, а главное – из-за рожденного отвращения ко всякой кружковщине», – признается она позднее («Моя судьба – как поэта», 1931).

Но пророческие стихи уже написаны, хотя тоже не опубликованы. «Формула – наперед – всей моей писательской (и человеческой) судьбы», – скажет позднее сама Цветаева.

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я