Русская литература для всех. От Толстого до Бродского - Игорь Николаевич Сухих

Белая гвардия, путь твой высок:

Черному дулу – грудь и висок.

〈…〉

Не лебедей это в небе стая:

Белогвардейская рать святая

Белым видением тает, тает…

(«Дон», 1, 24 марта 1918)

Противоположный белому красный цвет отождествляется с новой властью, изображенной, однако, также без прозаических подробностей, столь же символически неопределенно, хотя и очевидно угрожающе:

И страшные мне снятся сны:

Телега красная,

За ней – согбенные – моей страны

Идут сыны.

〈…〉

Пурпуровый, маша рукой беспалой,

Вопит калека, тряпкой алой

Горит безногого костыль,

И красная – до неба – пыль.

(«Взятие Крыма», ноябрь 1920)

Но в одном из итоговых стихотворений книги Цветаева пытается встать «над схваткой», увидеть в происходящем не правоту белых или красных, а национальную – и материнскую – трагедию.

Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!

То, шатаясь, причитает в поле – Русь.

Помогите – на ногах нетверда!

Затуманила меня кровь-руда!

〈…〉

Все рядком лежат —

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Где свой, где чужой?

Белый был – красным стал:

Кровь обагрила.

Красным был – белый стал:

Смерть побелила.

〈…〉

И справа и слева,

И сзади и прямо,

И красный и белый:

– Мама!

(«Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!..», декабрь 1920)

С. Я. Эфрон, к которому был обращен «Лебединый стан», остался жив и прошел обычный путь офицера Белой гвардии, знакомый многим хотя бы по пьесе М. А. Булгакова «Бег»: эвакуация из Крыма после разгрома Врангеля, лагерь для перемещенных лиц в Константинополе, попытка устроить новую жизнь в Европе. В конце концов он оказался в Чехии, поступил в университет и позвал жену и дочь к себе (путь в Россию для него был закрыт).

«Я на красной Руси / Зажилась – вознеси!» – закончила Цветаева одно из стихотворений «Лебединого стана» («Об ушедших – отошедших…», октябрь 1920). В мае 1922 года, простившись с Москвой, она с дочерью через Берлин, где пришлось задержаться на несколько месяцев, уезжает в Чехию. Начинается семнадцатилетняя жизнь в эмиграции.

«После России» (1928) – так называется последняя изданная ею книга.

После России: за всех – противу всех!

Свидание с чудесно обретенным мужем не было безоговорочно счастливым. Преданность Цветаевой семье сочеталась со страстностью: она очаровывалась новыми людьми, обрушивала на них свою – чаще всего заочную – любовь, потом разочаровывалась, шла на разрыв, возвращалась к «дорогой несвободе», чтобы через какое-то время найти новую пищу для души.

Главным эпистолярным романом Цветаевой стала переписка 1926 года с любимым Пастернаком и не менее любимым австрийским поэтом Р. М. Рильке (1875–1926). Рильке вскоре умер, о чем Цветаева узнала с опозданием. Переписка с Пастернаком обрывается по его инициативе. Цветаева тоже опасалась «катастрофы встречи»: высокий стиль заочных отношений мог быть разрушен грубой реальностью.

Так и случилось. Они увиделись в Париже лишь через девять лет, но это свидание оказалось (или показалось?) невстречей, как скажет сама Цветаева. «Я, когда люблю человека, беру его с собой всюду, не расстаюсь с ним в себе, усваиваю, постепенно превращаю его в воздух, которым дышу и в котором дышу, – и всюду и в нигде, – признается Цветаева близкой знакомой. – Я совсем не умею быть вместе, ни разу не удавалось. Умела бы – если бы можно было нигде не жить, все время ехать, просто – не жить. 〈…〉 Когда я без человека, он во мне целей – и цельней. 〈…〉 Знаете, где и как мне хорошо? В новых местах, на молу, на мосту, ближе к нигде, в часы, граничащие с никоторым. (Есть такие.)» (С. Н. Андрониковой, 15 июля 1926 г.).

Таких часов в жизни Цветаевой было все меньше. В 1925 году родился сын, которого назвали Георгием (домашнее прозвище Мур). Закончив университет, С. Я. Эфрон так и не смог найти работу в Чехии. Унизительная бедность и надежды на лучшее толкают семью на переезд во Францию.

Но, появившись в «русском Париже», Цветаева быстро обнаруживает свою чуждость ему. Непримиримые русские эмигранты (вроде семейства Д. С. Мережковского – З. Н. Гиппиус) видят в ней «агента Москвы». После публикации в 1928 году в одной из газет приветствия приехавшему в Париж В. Маяковскому Цветаеву перестают печатать главные эмигрантские издания. Новые стихи, поэмы, мемуарная и автобиографическая проза, критические статьи, как и когда-то в юности, остаются в письменном столе.

Еще в Москве Цветаева написала стихотворение, в котором в очередной раз дала, предсказала формулу своей судьбы: «Под свист глупца и мещанина смех – / Одна из всех – за всех – противу всех!» («Роландов рог», март 1921).

Все чаще она начинает ощущать одиночество даже в собственном доме. Разлом завершившейся Гражданской войны проходит прямо через ее семью. Один из героев романтического «Лебединого стана» начинает полемику с автором. Дочь А. С. Эфрон через много лет рассказывала: «В годы Гражданской войны связь между моими родителями порвалась почти полностью. 〈…〉 Пока, по сю сторону неведения, Марина воспевала „белое движение“, ее муж, по ту сторону, развенчивал его, за пядью пядь, шаг за шагом и день за днем. 〈…〉 Помню один разговор между родителями вскоре после нашего с матерью приезда за границу. „…И все же это было совсем не так, Мариночка“, – сказал отец, с великой мукой все в тех же огромных глазах выслушав несколько стихотворений из „Лебединого стана“. „Что же – было?“ – „Была братоубийственная и самоубийственная война, которую мы вели, не поддержанные народом; было незнание, непонимание нами народа, во имя которого, как нам казалось, мы воевали. Не «мы», а – лучшие из нас. Остальные воевали только за то, чтобы отнять у народа и вернуть себе отданное ему большевиками – только и всего. Были битвы за «веру, царя и отечество» и, за них же, расстрелы, виселицы и грабежи“. – „Но были – и герои?“ – „Были. Только вот народ их героями не признает. Разве что когда-нибудь жертвами…“» (А. С. Эфрон. «Страницы воспоминаний», 1973).

В 1930-е годы позиция С. Я. Эфрона становится более радикальной. Он активно участвует в движении «возвращенцев», эмигрантов, которые хотели вернуться на родину и тесно сотрудничали с советскими организациями, включая и тайные, разведывательные. «Сергей Яковлевич совсем ушел