Русская литература для всех. От Толстого до Бродского - Игорь Николаевич Сухих

прихоть и он же право», «певец площадных чудес», «гордец чумазый». Завершается этот метафорический ряд оксюморонным соединением прежних определений: «Здорово, булыжный гром! / Зевнул, козырнул – и снова / Оглоблей гребет – крылом / Архангела ломового». Поэт оказывается одновременно архангелом и ломовой лошадью, его крыло – одновременно веслом и оглоблей.

Цветаева поэтически весело и радостно играет с миром, видя в нем все новые и новые метафорические подобия поэту. Причем эти метафоры не случайны, а точны, они передают суть поэзии Маяковского: городскую тематику, тяжеловесность и живописность, соединение земного и небесного.

В первом стихотворении цикла «Стихи к Блоку» (всего в него входит около двадцати текстов) метафорический ряд меняется.

Имя твое – птица в руке,

Имя твое – льдинка на языке,

Одно-единственное движенье губ,

Имя твое – пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту.

Камень, кинутый в тихий пруд,

Всхлипнет так, как тебя зовут.

В легком щелканье ночных копыт

Громкое имя твое гремит.

И назовет его нам в висок

Звонко щелкающий курок.

Имя твое – ах, нельзя! —

Имя твое – поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век,

Имя твое – поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток…

С именем твоим – сон глубок.

(«Стихи к Блоку», 1, 15 апреля 1916)

Блоковские образы холода (льдинка, снег, ледяной глоток, нежная стужа), бешеной скачки (серебряный бубенец, легкое щелканье ночных копыт), любовного свидания (поцелуй в глаза, поцелуй в снег) растворяются в тексте Цветаевой, создавая в совокупности – уже совсем иной, чем в стихах Маяковскому, – образ поэтического мира.

В этюде из двух стихотворений «Молодость» (18–20 ноября 1921) сохраняется принцип «нанизывания уточнений», но сами уточнения опять приобретают иной эмоциональный смысл в соответствии с заявленной темой прощания с молодостью. Молодость здесь «сапожок непарный», «ноша и обуза», «морока», «лоскуток кумашный» (кумачовый, красный), «голубка смуглая», «шалая», «золотце мое». В этом стихотворении перебор определений не обрывается и не уходит в бесконечность, а увенчивается характерным для ранней Цветаевой афоризмом-парадоксом:

Неспроста руки твоей касаюсь,

Как с любовником с тобой прощаюсь.

Вырванная из грудных глубин —

Молодость моя! – Иди к другим!

Однако в других стихотворениях «уточнение» имеет иной характер: Цветаева ищет подобия центральному понятию, теме уже не в мире, а в языке. Поэтика быта превращается в поэтику слова.

Посмотрим, как развивается поэтическая мысль в стихотворении «Рас – стояние: версты, мили…» (24 марта 1925). Уже в первом стихе заявлен иной принцип варьирования. Слово-тема разделено, разрублено, для того чтобы пристальнее всмотреться в него, увидеть в нем новые смыслы:

Рас – стояние: версты, мили…

Нас рас – ставили, рас – садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

И дальше Цветаева вспоминает все новые начинающиеся с той же приставки глаголы, всякий раз обнаруживая в них близкий волнующей ее теме смысл: «нас расклеили, распаяли», «не рассóрили – рассори´ли, расслоили», «расселили», «не расстроили – растеряли», «рассовали», «разбили».

Мотив расставания, невозможности общения близких людей последовательно проводится через все стихотворение. Переклички, звуковые метафоры превращают разные слова в своеобразный синонимический ряд: расставили – рассадили – расклеили – распаяли – рассорили – расслоили – расселили – растеряли – разбили.

Подобными звуковыми метафорами Цветаева завершает уже цитированные «Стихи к сыну»: «В наш-час – страну! в сей-час – страну! / В на-Марс – страну! в без-нас – страну!»

Ранние стихи Цветаевой своей предметностью были похожи на акмеистские. Словесная, филологическая игра в поздних стихотворениях напоминает футуристов. Однако поэт не упивается заумью (как Крученых), а превращает в смысл даже фонетику и грамматику (как Хлебников и Маяковский).

Но любившая Пушкина больше всех других поэтов Цветаева и в юности, и позднее знала прелесть простого слова, прямо и точно выраженного чувства (простые слова, «автологическая лирика» – самое сложное, высший пилотаж в поэзии: здесь глубина, естественность эмоции не заслоняются тропами и фигурами).

Вот опять окно,

Где опять не спят.

Может – пьют вино,

Может – так сидят.

Или просто – рук

Не разнимут двое.

В каждом доме, друг,

Есть окно такое.

(«Бессонница», 10, 23 декабря 1916)

Рябину

Рубили

Зорькою.

Рябина —

Судьбина

Горькая.

Рябина —

Седыми

Спусками…

Рябина!

Судьбина

Русская.

(«Рябину…», 1934)

В этом коротком стихотворении (всего двенадцать слов, каждое из них выделено в стих) едва ли не каждое слово перекликается с другими. Бытовая картинка (рубят куст рябины) становится для поэта символом ее собственной судьбы (рябина, как мы уже говорили, была «личным» деревом поэта), человеческой «судьбины горькой» и всей «судьбины русской».

Меняясь, Цветаева сохраняла основы романтического мировоззрения, его противопоставление искусству и жизни. Искусство было для поэта и оправданием жизни, и защитой от нее: «Я не люблю жизни как таковой, – признавалась она чешской подруге, – для меня она начинает значить, т. е. обретать смысл и вес, – только преображенная, т. е. в искусстве. Если бы меня взяли за океан – в рай – и запретили писать, я бы отказалась от океана и рая» (А. А. Тесковой, 25 декабря 1925 г.).

Цветаева начинала с поэтизации быта. Когда же быт оказался таким, что его стало невозможно поэтизировать, она отказалась от жизни.

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный…

(«Пора снимать янтарь…», февраль 1941)

Четверостишие-набросок – одно из последних, написанных М. И. Цветаевой в любимой и неприветливой Москве. Дальше были война, эвакуация, Елабуга, ощущение безвыходности и «возвращение билета» Творцу.

Борис Леонидович Пастернак

(1890–1960)

Вечное детство: выбор судьбы

За то, что дым сравнил с Лаокооном,

Кладбищенский воспел чертополох,

За то, что мир наполнил новым звоном

В пространстве новом отраженных строф,

Он награжден каким-то вечным детством,

Той щедростью и зоркостью светил,

И вся земля была его наследством,

А он ее со всеми разделил.

(«Поэт», 19 января 1936)

Стихи А. А. Ахматовой называются «Поэт», но имеют