Личный мозг - Сергей Вячеславович Савельев

Дальнейшая эпоха расцвета философской мысли привела к замечательным работам И. Канта, Г. Гегеля, А. Шопенгауэра, Ф. Энгельса, Ж.-П. Сартра, А. Камю, К. Ясперса и даже Э. Фромма. Идея свободы воли занимала и русских религиозных философов. О ней довольно ярко высказались Н.А. Бердяев, Г.П. Федотов, С.А. Левицкий и многие другие. Подробнее о философских злоключениях модного понятия "свобода воли" можно прочесть во множестве интересных работ (Скрипник, 1992; Derk, 2001; Kane, 2005). Вполне понятно, что философы придерживаются прямо противоположных взглядов на всё, что можно и нельзя. Это позволяет тысячелетиями паразитировать на простейшей идее и поддерживать активный кровоток мозга при его бесплодной работе. Будем надеяться, что умственные упражнения известных мыслителей прошлого на эту тему хотя бы позволяли им сохранять здравомыслие в других вопросах. Тем не менее я полагаю, что упомянутый цветник мыслителей добавит любопытным читателям интереса к освоению столь волнующей проблемы и к моему скромному описанию её решения.

Немного потешив культ личности автора, вернёмся к первому вопросу проблемы: "Может ли существовать моральная автономность отдельного человека и насколько она конечна?" Вопрос состоит из двух связанных частей, что позволяет нам поначалу заняться моральной автономностью. К сожалению, никакой моральности у человека вне человеческого общества никогда не возникает. Если в раннем возрасте дети оказываются среди зверей в джунглях, то их возврат в социальную среду становится невозможен. Дети-маугли не имеют возможности запечатлевать стандартные наборы социальных инстинктов, что лишает их представлений о ценностях гоминидного сообщества (Савельев, 2021а). По этой причине представления о морали, как и её автономности, могут появиться только в человеческих сообществах, а не методом странного внутреннего "самозарождения" по А. Шопенгауэру. Следовательно, никакой "моральной автономности у отдельного человека" вне общества возникнуть не может, но, появившись среди людей, она может сохраняться.

Допустим, что человеческому детёнышу повезло и он вырос в привычном сообществе людей. Вполне понятно, что хоть какая-то мораль существует даже в обществе людоедов. Для начала любую мораль надо как-то затолкать в голову ребенка, подростка или юной половозрелой особи. Это непростая задача, которая имеет вполне естественные ограничения, связанные с созреванием мозга (Савельев, 2021б). Социальная мораль и неписаные правила передаются детям крайне незаметно даже для опытных педагогов и воспитателей. Они закрепляются в детских головах непроизвольно во время накопления социальных инстинктов довольно длительно (Савельев, 2021б). При этом мозг созревает для запечатления сложных и простых социальных инстинктов в разное время. Постепенно в голове подростка формируется зародыш будущей личности, которая начинает изнутри раздираться двойственностью сознания. Самому юному человечку такая ситуация кажется странной, обидной и несправедливой. С одной стороны, он уже освоил набор социальных инстинктов, которые говорят о справедливости, честности, порядочности, трудолюбии и уважении к взрослым. Все эти ограничения и предписания находятся в неокортексе и постоянно напоминают о персональной моральной ответственности. С другой стороны, юнцу хочется более привлекательного обезьяньего счастья, что диктуется опережающим созреванием инстинктивно-гормональной лимбической системы. Хорошим стимулом к нарушению социальных инстинктов являются аморальные действия взрослых и постоянные сомнения в правильности соблюдения навязываемых правил бытия. Результатом становится появление "моральной автономности", когда социальные ценности быстро и умело примеряются к окружающим, но частенько не подходят к самому себе.

Освоенные молодым мозгом моральные критерии сообщества могут быть использованы двумя способами. Одна технология предполагает их агрессивное применение к другим и имитацию для себя. Другой, намного менее вероятный, может состоять в равномерном применении моральных инстинктов сообщества как к себе, так и к неродственным особям. Эти внутренние решения мозга, при прочих равных условиях, зависят только от его конструкции и главного следствия - здравомыслия. Иначе говоря, если лимбическая система будет доминировать, то мы получим хорошо замаскированного, очень агрессивного и опасного примата в человеческом обличье. Масштабы его моральной автономности будут определены биологическими выгодами, которые они дают в конкретном сообществе. При смене среды обитания моральная автономность легко и быстро заменяется на более выгодную. В этом случае свобода воли сводится к биологической детерминации поведения, которая может быть крайне целеустремлённой и успешной, но абсолютно обезьяньей.

При выборе поведения неокортикальной частью мозга моральная автономность может быть не имитационной, а реальной. Это говорит о том, что благоприобретённые моральные навыки сообщества становятся основой осмысленного поведения. В этом случае свобода воли даже при высокой моральной автономности является основой человеческого, а не обезьяньего поведения. Вполне понятно, что при наличии здравомыслия и способности к рациональному использованию неокортекса никаких ограничений в развитии моральной автономности не существует. Это довольно редкая ситуация из-за нашего хронического неумения развивать, воспитывать и использовать огромный неокортекс, даже если в нём существует выраженная структурная предрасположенность. Именно из-за нашей уникальной изменчивости универсальные философские модели оказываются пригодны только для части населения с соответствующей конструкцией мозга.

Перейдём ко второму вопросу, раскрывающему сущность понятия свободы воли: "Может ли интеллектуально-нравственная свобода человека являться альтернативой природному или теологическому детерминизму?" Для понимания моих взглядов необходимо оговориться, что интеллектуально-нравственная свобода человека в любом сообществе уникальна и на другие группы гоминид не распространяется. В одной стране под нравственной свободой понимают предательство, каннибализм и групповое насилие над женщинами. Это считается нравственным выражением свободы воли, а в другой стране это не только аморально, но и наказывается лишением жизни. По этой причине мы не будем погружаться в оценки традиций моральности и разыскивать общие принципы. Вполне достаточно считать, что существующая социальная мораль индивидуализируется каждой особью в соответствии с личной конструкцией мозга при его созревании.

Таким образом, если индивидуальная конструкция мозга позволит, то человек сможет обладать интеллектуально-нравственной свободой. Не требует пояснений, что ей будет противостоять лимбическая система как носитель полезных, но аморальных видовых инстинктивно-гормональных форм поведения. Если человеку повезёт, то в дополнение к социальным инстинктам и моральной автономности он сможет получить некоторые интеллектуальные бонусы. К сожалению, рассудочные навыки, проявляющиеся в умении сравнивать, запоминать и анализировать окружающий мир, встречаются слишком редко. Если допустить, что они всё-таки завелись, то у природного или религиозного детерминизма очень мало шансов на стратегическую победу над сознанием человека.

Как философский антиквариат, так и современные мыслители постоянно путают поведение, продиктованное лимбической системой, и рассудочную деятельность мозга. Однако винить их за упорные попытки умозрительного поиска хоть каких-то вменяемых объяснений поведения человека не стоит. Уровень знаний о конструкции и работе мозга как в старые, так и в нынешние времена столь низок, что не позволяет даже приблизиться к пониманию механизмов принятия решений. По этой причине возникают наивные представления о природном или религиозном детерминизме свободы воли.

На самом деле они рассматривали два примитивных варианта лимбической