Жезл времён. Рассказ эльфа - 1ex0

эсталиала оплести противника нашей силой, словно сетью. Она будет лежать на нём и постоянно мешать различными способами, начиная приступом непрекращающейся чесотки, заканчивая каким-нибудь помутнением рассудка, которым меня пытался сломить мой противник. Я, конечно, понимал, что тирф – это нематериальное существо, при том обладающее не дюжей силой, но моя уловка всё равно могла хоть как-то воздействовать на него, чтобы он, как и я, помучился немного. Того и гляди, ослабит хватку, а я целиком и полностью обрушу на него всю свою мощь эсталиала, чтобы покарать… Ну, не за смерть моего народа, а за то, что вообще позарился на Мордалаль и далров. Он же со своей стороны делал всё возможное, чтобы не дать мне сосредоточиться. У него это получалось лишь с половинчатым успехом, потому что опустошить мой разум и подавить мою волю, чтобы я ушёл вместе с остальными не существующими далрами подальше от древа смерти, он так и не смог, но вот использовать мою задумку всё-таки мешал. Однако я не сдавался. С одной стороны тирф пытается хозяйничать в моей голове, с другой – его иллюзии, выглядевшие очень живыми, пытались забрать меня с собой. Их голоса, их прикосновения, их добрые взгляды пытались сбить меня с толку. И если ты думаешь, что противиться этому было легко, то ошибаешься. Голоса, прикосновения и взгляды далров были чуть ли не таким же сильным оружием против меня, как и воля господина желаний. Я же ведь далр – существо жизни и света. Я тянусь и нуждаюсь в тех, кто такой же, как и я, воплощает в себе жизнь и свет. А моя Далармиэль не могла выглянуть из-под жуткой тьмы, чтобы придать мне сил. Так что я был один на один со всеми этими искушениями. Постепенно связь мыслей терялась. Я ощущал, как вязну в этой пучине лжи.

А ведь был один выход. Был, мой друг Сетамилис. И этот выход не совсем приятный. Если я его сделаю, то ступлю на тёмную тропу, я впущу в себя безразличие. А тьма, ты должен знать, для нас губительна. Эльф не обратится порождением ночи, кошмарным воплощением самого себя – он просто будет мучиться, а конце концов погибнет. Это освободит меня от связи с моим народом, и тирф потеряет надо мной одно из своих преимуществ. А, возможно, и оба сразу. Но что тогда будет со мной? Конечно, вставший на этот путь, может исцелиться, если не будет медлить, если не позволит этой тьме расползтись в нём. Вот так и я подумал, что смогу избежать этого, что, впустив в себя тьму, я одолею врага и вернусь к своему народу. Они-то уж помогут мне избавиться от её остатков в своей сущности. Я исцелюсь, я вернусь назад, стану таким, каким был раньше. Эх, ты, наверное, видишь, что это не так. Да, всё оказалось куда сложнее, чем я предполагал. Куда сложнее.

Я принял это решение. Теперь во мне больше не было привязанности к моим родным, к моему народу. А это значит, что и тирф потерял надо мной своё преимущество. Теперь я стал одиночкой, тёмным, нет, не тёмным, как если бы я стал эсром. Я стал чёрным эльфом. И время до моей гибели начало медленно отсчитывать свои мгновения. Я оттолкнул братьев и сестёр, которые взывали ко мне. Горечь кольнула моё сердце, но я хотя бы уж сумел это сделать. Стало легче сосредоточиться. И мой взгляд впился в него. Словно хищник, который не желал упускать свою добычу, я принялся безотрывно глядеть на саткара, что казался расслабленным, но на самом деле испытывал сильнейшее напряжение, пытаясь подавлять моё сознание. Да, я чувствовал силу, которая противостоит мне. Но разум эльфа сильнее, чем у большинства существ, населяющих миры. Ведь мы даже после смерти обращаемся в сгустки разумов, но никак не душ. Одного тирфа было недостаточно для того, чтобы сломить отрёкшегося от всего далра. Разряд чёрно-зелёной молнии вновь устремился к нему. Одна из шести сущностей успешно уничтожена. И я видел, что сеть эсталиала коснулась его, однако не смогла укорениться, потому что вторая сущность не позволяла это сделать. Первая ту же восстановилась, но я не сдавался и продолжал разить его эсталиалом, с каждым разом усиливая давление. Что делали иллюзии, я уже не обращал внимания, потому что они мне стали безразличны. Уверен, саткар пытался отвлечь моё внимание, создав образ моей жены, но я не знал, была ли она там, а потому продолжал сражение, не глядя ни на кого.

Любая магия обладает своим могуществом. Уверен, даже в каком-нибудь хельде на высших этапах талантливый чародей сможет делать вещи, лежащие за пределами понимания других сильных чародеев. То же самое можно сказать и в отношении эсталиала. Я, как далр, был рождён с этой силой, я обучался ей у своих родителей, у магистров, а после уже прилагал собственные усилия для того, чтобы расти в ней. Я познал такое, что не снилось никакому вактару. А из-за того, что эта сила рождается во мне вместе со мной, с уверенностью можно сказать: я знаю даже больше, нежели какой-нибудь общепризнанный вактар, если такой вообще имеется. Высшие грани дара нашей богини-матери имеют колоссальную мощь как в направлении созидания, так и в направлении разрушения. И прямо сейчас я применял оба этих направления. Левая рука была соединена с Зорагозусом, правая – направлена в сторону врага. И вот, два могущественных потока, рождённых во мне и усиленных с помощью эфира, начали воздействовать на два живых объекта.

Древо смерти начало расти и увеличиваться в размерах. Ствол его расширялся, голые ветви удлинялись, и в нём начала зарождаться природная сила. Сейчас подарок тёмных эльфов превращался в бездну, которая поглощала чужую жизнь. А по мере того, как в него вливались силы природы, он стал ещё притягивать к себе и магию. Сначала иллюзия тирфа пошатнулась из-за того, что он сам поколебался, и его сила дрогнула. После этого светлый и радостный мир, созданный саткаром, стал разрушаться, потому что иллюзорная магия моего врага начала утекать в него, теряясь где-то там, среди его сущности.

Своей правой рукой с заставил эсталиал образно говоря схватить ничтожное огненное творение, так что меж нами установилась прочная связь. Сила богини-матери сейчас превратилась в грозное оружие бичевания. Жизненная сила тирфа начала перетекать ко мне. Если бы сейчас передо мной воздвиглось существо из плоти и крови, то его тело претерпело бы деформацию, начало бы скукоживаться и чахнуть, словно огрызок фрукта.