Человеческий фактор - Ишмаэль Джонс

*****

В нашем офисе работали как стажеры, так и оперативные сотрудники, не имеющие права на работу за границей. Сильвия рассказывала, что не может служить за границей из-за своего веса, но к этому могло также иметь отношение и то, как она общалась с руководителями Управления. Я не был ее начальником, но находил ее отношение освежающим. Сотрудники же в офисе, со своей стороны, казалось, почти боялись ее. Полагая, что слово «стадо» является вполне нейтральным, она склоняла его на все лады, постоянно выкрикивая «эй, стадо», «а ну-ка, собрались в стадо», «становись во главе стада», ну и так далее[24].

В офисе работало несколько семейных пар. Когда я столкнулся с этими ОПЦД во время обучения, я решил, что это просто ловкий способ для сотрудника удвоить свой семейный доход, но позже понял, что это более сложная и зачастую трудная ситуация. «Одному [сотруднику] по цене двух» было сложнее получить назначение за границу, потому что резидентура должна была согласиться принять их обоих. Если у одного из них была плохая репутация, страдали оба — супруги тесно сотрудничали друг с другом. В любой рабочей обстановке есть возможность совершить ошибку и выглядеть глупо; сотрудникам ОПЦД приходилось выглядеть глупо и перед своими супругами. Хуже всего было то, что никакой передышки от дисфункциональной бюрократии Управления не существовало: каждый вечер вы уносили ее с собой домой. Нет нужды говорить, что сотрудники ОПЦД имели склонность озлобляться.

В последующие годы, когда бы я ни столкнулся в Управлении с внутренним конфликтом, неизменно оказывалось, что в нем замешана пара «один по цене двух».

У заместителя и еще нескольких сотрудников были проблемы со здоровьем, которые не позволяли им в дальнейшем отправляться за границу. Шеф совершил несколько поездок на Ближний Восток, но с тех пор его жена отказалась жить за границей, и он рассчитывал оставаться в США до выхода на пенсию. Он был настолько сдержанным и затворническим, что я решил, что за время службы ему пришлось пережить нечто ужасное. Позже я выяснил, что он был просто застенчив от природы. Больше всего в своем служебном назначении в Америке его беспокоило то, что он получал меньше денег, чем когда служил на Ближнем Востоке.

*****

По мере того как проходили недели, уверенность руководства в моих силах росла, поскольку там поняли, что вероятность того, что я стану причиной шумихи или беспокойства, меньше, чем полагали вначале. Я вошел в привычный ритм — составлял запросы о контактах, получал одобрение в офисе и в штаб-квартире, а затем, вооружившись множеством коммерческих псевдонимов и прекрасно изготовленным бейджем ЦРУ, назначал встречи с иностранными объектами в их консульских учреждениях, университетах или на предприятиях. Я встречался с ними, чтобы узнать, есть ли у них доступ к каким-либо секретам, представляющим интерес для США, и если есть, то продвигал отношения, а затем вербовал их.

Я работал со списками иностранных дипломатов, приписанных к консульствам в США, списками военных, находящихся в США (обычно на курсах повышения квалификации), и списками иностранных студентов, обучающихся в американских университетах. Поскольку я находился на Среднем Западе, качество иностранных дипломатов было невысоким — в основном это были сотрудники консульств или визовых отделов. Мы редко обращались к военным, поскольку большинство из них находились в США всего несколько месяцев. Процесс утверждения был медленным; если мы торопились, то могли получить разрешение на подход к объекту в течение нескольких недель, но затем, чтобы завербовать его, требовались дополнительные согласования, которые могли затянуться на месяцы. Любой, кто находился в США менее четырех-шести месяцев, просто не мог пройти через такую систему.

Обычно я искал аспирантов из государств-изгоев, чье образование оплачивалось их правительствами и которые изучали что-то полезное для своей страны — например, ядерную науку, — и неизменно удивлялся тому, что мы позволили этим людям приехать в США, чтобы научиться создавать оружие, которое они могли бы использовать против нас.

Некоторые наводки на потенциальные контакты поступали из других государственных учреждений. В аэропорту, куда я часто наведывался, камеры временного содержания иммиграционной службы всегда были забиты нелегалами, прибывшими из Азии. Сотрудник иммиграционной службы объяснил, что нелегальные иммигранты спускают свои паспорта в унитаз в самолете, затем прибывают без документов и заявляют, что будут убиты, если их заставят вернуться. Иногда они вскрывали себе вены, но раны никогда не были настолько глубоки, чтобы подвергать жизнь опасности. Однажды группа людей сковала себя цепями, и сотрудники иммиграционной службы вынуждены были отпустить их и сказать, чтобы они снова пришли в офис для собеседования. Конечно, никто из них так и не появился.

На стене в офисе аэропорта висели шляпы всех форм, цветов и размеров. Таможенник увидел, как я их рассматриваю, и объяснил:

— Наркоторговцы всегда носят смешные шляпы. Когда мы видим парня в смешном головном уборе, мы отправляем его на повторный досмотр. Часто оказывается, что они скрывают наркотики, поэтому, когда мы их арестовываем, многие шляпы остаются. Мы вешаем их на стену.

Каждый день я приходил в офис утром, чтобы закончить бумажную работу, затем обычно отправлялся на встречу в обед, потом возвращался в офис, а иногда на вечернюю встречу или ужин. Я продолжал заниматься спортом, обычно делая перерыв в течение дня для тренировки или пробежки.

Текстовые редакторы в офисе были связаны между собой, поэтому сообщения можно было передавать с компьютера на компьютер. Сообщения, которые должны были быть отправлены в штаб-квартиру, пересматривались по мере прохождения через все уровни руководства в офисе, и каждый начальник вносил изменения по мере прохождения сообщения. Через некоторое время у меня в системе накопилось большое количество предложений и запросов, которые все еще ждали своего часа. Я начал испытывать то же разочарование, что и во время тренинга. Несколько уровней руководства, как я видел, только и делали, что обрабатывали и редактировали письма, созданные стажерами.

По мере того как мои оперативные предложения и просьбы о разрешении на встречи с иностранцами накапливались, система словно замирала. Чтобы как-то занять время и выплеснуть свое разочарование, я снова обратился к изучению языка, на этот раз арабского. Как и немецкий, который я практиковал во время обучения, арабские слова я мог запоминать незаметно, время от времени заглядывая в перечень.

Каблограмма, прошедшая через множество уровней руководства, редко читалась так же, как и на входе. Это было похоже на игру в испорченный телефон. Многие «редакторы», казалось, вносили изменения в соответствии со