История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

славой пали в бою. Теперь, как и прежде, они дали весьма щедрые и далеко идущие обещания, по-видимому, искренне полагая, что сумеют в краткий срок набрать многочисленную армию пехоты, во главе которой король вновь сможет помериться силами с неприятелем; и, соответственно, договорились с Его Величеством о том, сколько солдат выставит каждое из графств. Оттуда король направился в Раглан-касл, великолепную усадьбу маркиза Вустера, в которой находился и сам маркиз, хорошо ее укрепивший и разместивший в ней гарнизон. Там король и решил оставаться до тех пор, пока комиссары не выполнят обширные обязательства, с такой уверенностью ими на себя взятые. Но уже вскоре он понял, что, по причине ли непрерывных и повсеместных успехов парламентской армии, подробные известия о которых жители Южного Уэльса получали от своих друзей; вследствие ли недавних побед врага в Монмутшире и Глостершире; или же из-за многочисленных тягот и обид, которые причиняло им присутствие коменданта, генерала Джерарда (человек вспыльчивый и необузданный, он никогда не умел использовать во благо королю верноподданнические настроения народа, но управлял им с крайней суровостью, равно грубо и бесцеремонно обращаясь как с местным джентри, так и с людьми простого звания), но ему вряд ли удастся набрать армию в этом краю, где во всех сердцах постепенно угасала преданность или, возможно, усиливался страх (что, впрочем, приводило к одним и тем же последствиям). Король оставался в Раглане, пока не пришло известие, что Ферфакс овладел Лестером (сумевшим продержаться не дольше, чем требовалось для того, чтобы добиться почетных условий капитуляции), а затем выступил на запад и разгромил войска Гренвилла при Ленгпорте; а шотландская армия, взяв штурмом одну крепость между Герифородом и Вустером и перебив весь ее маленький гарнизон, находится теперь на марше к Вустеру. Между тем принц Руперт послал приказ всем пехотинцам, уже набранным для новой армии, а также части пехоты генерала Джерарда, идти в Бристоль на подкрепление местному гарнизону, так что у Его Величества не осталось, по-видимому, иного выбора, кроме как переправиться через Северн в Бристоль, а оттуда двигаться к своей армии в западных графствах. Сделать это следовало еще раньше, но и теперь такой образ действий оставался разумным и возможным, и король избрал именно его. Предполагалось также, что кавалерия Джерарда и Лангдейла будет переправлена через Северн, после чего соединится с королем, где бы он в тот момент ни находился.

Обо всем этом было принято столь твердое решение, что король уже прибыл на берег Северна близ Чипстоу, где его ожидали корабли и куда на встречу с ним явился из Бристоля принц Руперт, весьма довольный принятым (хотя и без его участия) планом. Но тут обнаружилось новое препятствие, в очередной раз порожденное злосчастными раздорами среди придворных. Особам, недолюбливавшим принца Руперта и вызывавшим неприязнь у него, было невыносимо думать, что король окажется в полной его власти. Сам же Руперт отнюдь не настаивал на осуществлении Его Величеством замысла, который хотя и пользовался его, принца, одобрением, однако не был следствием его советов и возможный успех коего не мог бы по этой причине быть поставлен ему в заслугу. Король выказал в тот момент чрезмерную нерешительность, в итоге план действий снова переменили, и Его Величество двинулся в Кардифф, где уже вскоре узнал о потере Бриджуотера — после чего люди, отговорившие его от отплытия в Бристоль, обрадовались и возгордились, вообразив себя мудрыми советниками. В действительности, однако, даже тогда целесообразнее было бы держаться первоначального плана, ведь ничто не мешало королю отправиться в Эксетер и присоединиться к своим войскам, что создало бы для него гораздо лучшее положение, нежели те обстоятельства, в которых оказался он впоследствии. Впрочем, падение Бриджуотера, в неприступности которого короля успели убедить, не могло не произвести на него сильнейшего впечатления: король пришел к мысли, что его предали, и уже не знал, кому он может теперь доверять. В самом деле, событие это потрясло всех, к тому же здесь нельзя было отговариваться слабостью укреплений, якобы недостаточных для отпора столь грозной армии: город имел чрезвычайно удобное для обороны местоположение; то же, чего не получил он в этом отношении от природы, можно было восполнить необходимыми фортификациями; комендант его занимал свою должность более трех лет, получал все затребованные им средства и не раз уверял короля, что Бриджуотер устоит; а значит, ему не могло быть никакого оправдания после того, как город, способный продержаться самое меньшее неделю против сколь угодно сильной армии, капитулировал и оказался в руках Ферфакса еще до истечения этого срока.

Вовсе неудивительно, что этот громадный успех врага сломил дух многих сторонников короля и даже поверг их в отчаяние — по-настоящему странным кажется здесь то, что он мог кому-либо внушить надежду на мир. И, однако, пустая эта фантазия оказала столь пагубное влияние, что большинство людей, в уверенности, что предложение о переговорах будет принято и в конечном счете приведет к миру, перестали делать то, что было в их силах, для подготовки к борьбе с дерзким и могущественным неприятелем. Каждый был до такой степени убежден в своей правоте в этом вопросе, что утратил способность воспринимать любые разумные возражения. Комиссары всех графств — то есть самые родовитые джентльмены, безусловно преданные Его Величеству люди, которые, по расчетам короля, и должны были побуждать простой народ идти к нему на службу, — столь твердо держались этого мнения, что вместе со своими единомышленниками из числа офицеров начали плести интриги и искать средства к осуществлению подобных планов. Слишком многие из них уже устали честно исполнять свой долг (или же чувствовали сильнейший стыд оттого, что никогда этого не делали) и теперь уверяли окружающих, что хотят мира ничуть не меньше, чем остальные. Распространившись чрезвычайно широко, это настроение охватило даже принца Руперта, который послал свое мнение на сей счет герцогу Ричмонду, дабы тот познакомил с ним короля, и Его Величество воспользовался случаем, чтобы собственной рукой написать принцу нижеследующее письмо, выразившее его душу с такой живостью, с какой не могло бы это сделать иное перо, и достойное того, чтобы стать известным потомкам — как важная часть портрета этого превосходного человека, чей подлинный облик нередко подвергался искажениям в поддельных или неудачных копиях. Вот его полный текст.

Из Кардиффа, в начале августа 1645 года

Племянник,

Поводом к следующему ниже послужило ваше письмо, которое показал мне вчера вечером герцог Ричмонд. Во-первых, хочу вас уверить: я всегда старался и впредь буду стараться извещать вас о моих решениях