Просроченный долг - Йожеф Лендел

картофельном поле (хотя см. «Хронику сбора картошки»). Плохо — учреждение. Плохо — собрание. Но плохо ли одиночество у электронно-вычислительной машины? Я не знаю этой работы, но думаю, что это, должно быть, не так уж плохо.

15 мая 1970 г.

Не уверен, что хорошо, если я пишу, то есть если публикую написанное. Потому что тогда видят, что меня публикуют.

Но пессимист ли я до конца и последовательно? Нет. Сегодня я выкорчевал многометровые корни скошенной серпом крапивы на полутора-двух кв. м. Для себя? Мне этой земли не нужно, даже если я проживу еще лет десять, что маловероятно. Это «просто» работа для будущего, для других. Это очень успокаивает — более чем иллюзия пользы. Я думаю, что это действительно позитивное дело. Под изведенной крапивой великолепный гумус. И я не думаю, что мир погибнет.

16 мая 1970 г.

Все это прекрасно, беда лишь в том, что к вечеру у меня болела не только рука, но и легкие от спины до груди, — и сегодня я, разумеется, ничего не делаю, ни «полезного», ни «позитивного».

* * *

У нас рабочий не имеет права на забастовки (они считались бы мятежом, и он даже представить не может, что такое бывает), нет свободы собраний, и нет свободы слова. Последняя кроха завоеванных за последние 80-100 лет прав (при Сталине и того не было) — то, что можно уволиться, можно искать другое место работы.

Но сейчас его хотят лишить и этого права. Это цель борьбы с «летунами». Этот лозунг уже затрагивает право свободно менять место жительства (которое ограничивается и квартирными условиями).

4 июля 1970 г.

Старость — это прежде всего физиологическое явление. Но в целом проявляется вместе со своими социологическими компонентами. Когда человек уже должен рассчитывать на пенсию (которая всегда меньше зарплаты), на помощь своих детей, родственников или учреждений. Когда он становится в тягость самому себе, став обузой для других. Отсюда его ворчливость, эгоизм и зависть к миру. И поэтому он болен, помимо физиологической болезни.

В наши дни все же иногда старикам лучше, чем было раньше. Их не хотят поместить под опеку из-за их имущества, и бабушки в особенности ощущают свою полезность.

20 июля 1970 г.

Я позвонил Нирё в издательство «Кошут». Тот сообщил, что типография «Зрини» так перегружена печатанием изданий «для служебного пользования», что он не может сказать, выйдет ли книга в этом году или в будущем.

— Я в ваших руках, — ответил я.

— В кавычках? — спросил он.

— Нет, в прямом смысле. Договор, сроки. Поэтому я у вас в руках, по крайней мере, дело выглядит так. Попробую поговорить с товарищем Ацелом. — На что Нирё начал говорить о какой-то статье в «Нью-Йорк Таймс», о которой сегодня говорится в закрытом бюллетене МТИ (Венгерское телеграфное агентство.), и где речь идет и о моей книге, о том, что ее не издают. Нужно узнать, что пишет «Нью-Йорк Таймс».

27 июля 1970 г.

Прочитал касающуюся меня часть статьи «Нью-Йорк Таймс» и написал письмо редактору Нирё. Пусть не считает меня покорной овечкой.

9 августа 1970 г.

Post festum («После праздника» (лат.), то есть после случившегося, задним числом.), теперь, когда готово «Так…», вижу, что это триптих: «Двойные узы» — последний год, «Древо познания» — последний день, «Так» — последний час, часы, и постоянное «Который час?» — не только психология и мое собственное нервное состояние, и последний день Сольца (А. А. Сольц (1872–1945) — старый большевик, «совесть партии», будучи одним из создателей системы массовых репрессий, в 1937 г. открыто осудил их, был снят со всех должностей и помещен на принудительное лечение в психиатрическую клинику.) (как я теперь думаю), старого жесткого большевика, но имеет и еще более широкий смысл. И все три фигуры — человек, возделывающий землю, старый, простой и, насколько возможно, трезво мыслящий. И ищет путь свободы: первые два не страшатся, а третий не думает о смерти.

11 августа 1970 г.

У меня был Чаба Шик. Теперь они хотят опубликовать новеллы в двух томах. О чем до сих пор мудро молчали.

Причина изменившегося намерения: Послесловие к книге о Китае. Дает высокую оценку, признает, что многое сейчас понял, — говорит он, — но теперь именно Китай — «деликатнейшее» дело, нужно попробовать сначала опубликовать Послесловие в каком-нибудь журнале. Этот совет — отговорка — не от него зависит.

Конечно, я не возражаю, что новеллы выйдут раньше. Он сделал интересный состав. Я внес несколько изменений в порядок. «Так» тоже вошло.

14 августа 1970 г.

Rp.

Радуйся тому, что тебе не нужно вмешиваться в дела этого мира.

Ещё больше радуйся, чем жалеешь, что у тебя нет возможности — как бы ни хотелось — вмешиваться в дела этого мира.

16 августа 1970 г.

Мне наносят удары древком, от которого оторвалось знамя, — неофиты.

17 августа 1970 г.

Вероятно, руководители СССР давно пошли бы навстречу желанию Ульбрихта и приняли энергичные меры для ликвидации «либерализма», если бы чехословацкие результаты не были столь плачевными.

«Эшти Хирлап» («Вечерние новости».) сообщает из Праги 14 августа, что чехословацкое правительство на своем заседании обсудило тяжелое положение в сельском хозяйстве, возникшее вследствие неблагоприятных погодных условий. А именно, до 10 августа на словацких полях было убрано 65 процентов урожая, а на чешских территориях — 12 процентов.

Хрущев в таких случаях предоставлял советских солдат (например, для уборки картофеля в ГДР), но сейчас, по-видимому, и этого не могут или не хотят.

20 августа 1970 г.

<_> Писать — уже не наслаждение, но очень важно. Одного честолюбия уже недостаточно. По-настоящему важно тогда, когда важно, о чем мы пишем. Важно, хорошо, полезно — и такое, что не будь нас — если мы не напишем — пропало бы без следа.

Я могу писать только тогда, когда не нужно думать о деньгах и работе. Это так вот уже 15 лет. Но в Сибири разве так было? Там я писал: меня сделала беззаботным нищета.

Так было 15 лет. Но теперь не совсем так. Договоры, собственность (которая по западным меркам, слава богу, скорее изрядная бедность) делают меня инертным. Да и возраст — мой возраст — заставляет прятаться в домик улитки.

22 августа 1970 г.

Я выиграл 15 лет

Да. Пятнадцать лет назад в этот день я сидел в поезде, ехал на родину. На вокзале меня никто не встречал. И шофер такси сказал, что в Пеште есть только две гостиницы (потому что я в диком гневе хотел ехать в Гранд-отель на острове Маргит, кто бы за меня ни платил). «Какая лучше?» — спросил я. Я