Просроченный долг - Йожеф Лендел

2. Писатель не герой повествования, и лучше, если мы не будем искать, как он присутствует в рассказе. Но он присутствует всегда тем, что, как, зачем он сообщает читателю.

3. Сообщение, коммуникация — общая характерная особенность всех искусств. Сообщение может быть простой передачей опыта. Но важнее вытекающие из этого вопросы, постановка под вопрос. Задает вопрос так, что показывает: в этом отличие от науки.

4. Мои произведения каким-то образом полностью взаимосвязаны. То, что я сейчас хотел бы написать, фарс, нечто вроде сатиры. То, что раньше представляли в конце трагедий. <_>

5. Я стремлюсь к наибольшей простоте по отношению к комплексности. В математике, я думаю, это называется элегантным доказательством.

6. Я стремлюсь к точности. Поэтому я не начинаю предложение со строчной буквы, ставлю точку, двоеточие, точку с запятой и т. д. Более того, я хотел бы ввести перевернутый вопросительный знак в начале предложения: 6 — как испанцы. То, что могу сделать для облегчения понимания, я делаю.

7. В то же время я признаю правомерность писательского метода, когда кто-то пишет труднопонимаемое так, что трудно понять. Но сложно писать белиберду — это шарлатанство.

Труднопонимаемое тоже меняется. Сегодня мы даже представить себе не можем, что именно было так трудно понять (в начале века) в поэзии Ади.

8. Есть писатели, которые свысока относятся к историям. Они считают, что это не литература. Я никогда не хотел писать новеллы, где не было бы истории, не гнался за модой. А теперь истории опять в моде.

9. «Обвинение» венгерской литературы, что она не создала эпопей. Это неправда. Однако даже если бы это и было правдой: разве Дюрер или Рембрандт и немецкая и голландская живопись меньше оттого, что они не создавали фресок.

Второе обвинение (я говорю не о том, что касается меня лично) — анекдотичность венгерской литературы. Но это в не меньшей мере и достоинство. <_>

* * *

Если бы я был римлянином — но я не римлянин, если бы я искал благосклонности избирателей — но я не ищу, если бы я вышел с обнаженным торсом на Форум — но я не выйду, меня все сочли бы трусом, потому что я несу следы моих ран на своей спине. Но зрители на Форуме ошиблись бы: я несу следы своих ран на спине не потому, что трусливо бежал от своих врагов, а потому, что многие мои враги нападали на меня из-за угла, сзади, из засады.

6 июня 1971 г.

Умер Дёрдь Лукач.

Я вот уже 56 лет ни одной минуты не был одного с ним мнения (вернее, одну минуту). Я признавал его знания, но всегда видел неверные, преконцепциональные суждения, его глухоту, слепоту. И многократные изменения позиции в течение всей жизни до последних лет.

А вот теперь ощущаю большую утрату. Я мог представить его кем угодно, только не мертвым. Одна минута согласия была после чешских «событий». И его оценка Солженицына также мне не чужда.

И еще — ведь он был последним живым наркомом.

12 июня 1971 г.

Высказывание Дёрдя Лукача: «Даже самый плохой социализм лучше самого лучшего капитализма» <.> разлетелось по всему миру. Что ж, от этого оно не менее, а более опасно. Потому что Л. не дал определения социализма. Гитлер тоже манипулировал словом «социализм», и Насер, и Египет сегодня… Не говоря уже о нашем социализме Сталина-Ракоши. Л. не сказал, где граница, когда еще можно говорить о социализме.

26 июня 1971 г.

Композитор Михай Андраш, с которым мы здесь в Веспреме вместе сидели в жюри ТВ фестиваля, в последний день напомнил, что в 1956 году, приблизительно в сентябре, был у меня на квартире, вместе с Ранки и Секейем, чтобы от имени композиторов узнать кое-что о неблаговидных поступках Ференца Сабо ( Михай Андраш, Дёрдь Ранки, Золтан Секей, Ференц Сабо — композиторы.).

Я помню. Я рассказал то, что Дюла Хевеши говорил о своем деле. Х. сказал: «Если бы Ленин был жив, то многое было бы по-другому». Это было в присутствии Ференца Сабо и Ибои Лип-паи. На следующий день его арестовали. Следователь точно процитировал эти слова и добавил: «Вам удалось бы всего этого избежать, так как большая чистка вас миновала». Большая чистка была в 1937–1938 гг., а этот случай произошел приблизительно в 41 г. «Но, — продолжал следователь, — поступил сигнал». Личность доносчика была Хевеши известна.

Теперь я рассказал Андрашу Михаю, что Хевеши очень сетовал на меня, сказав, что я выманил зайца из кустов. Выманил — и не выманил. Ференцу Сабо ничего не было, Контрольная комиссия, «за отсутствием доказательств», не выдвинула обвинения против Ференца Сабо.

29 июля 1971 г.

От «Кошута» пришла верстка «Лицом к лицу» <.>

Сейчас публикация «Лицом к лицу» уже не так важна, как могла бы быть пять лет тому назад. Но всё же хорошо.

Темпы? 1 апреля корректура, сегодня — верстка…

31 июля 1971 г.

Сегодня (4 августа писателю исполнялось 75 лет.) сюда явился Дёрдь Ацел с письмом от Кадара и Илку (Пал Илку в 1962–1973 гг. был министром культуры ВНР.), с прекрасной картиной Кернштока и с картиной Аурела Берната (Карой Керншток (1873–1940), Аурел Бернат (1895–1982) — худож- ники.). <.> Когда я сказал, что пришла корректура, выяснилось, что это он принял меры: «ведь иначе я бы не посмел приехать», что было и в шутку, и серьезно.

Но тактика — продолжается?

17 августа 1971 г.

Когда на мне уже сгниет мясо, и тогда останется «особая примета». На большом пальце правой ноги отмерз один сустав — от этого он короче, чем на левой. Будьте вы прокляты, мои мучители. 320)

*) — это не восклицательный знак, а три точки. Нужно с осторожностью обращаться со знаками — со знаками препинания тоже. Восклицательный знак — это пожелание, троеточие — признание неизбежности судьбы.

13 сентября 1971 г.

Вся жизнь имеет/не имеет смысл только вместе со смертью. Но перед тем, как найти смысл, есть факт: мы живем. И не только живем, но и держимся за жизнь — даже самоубийство парадоксальное доказательство этому.

Однако это не освобождает от стремления ответить на вопрос: имеет или не имеет смысл жизнь одного человека, мира, кроме того, что мы ощущаем его существующим.

Первой строгой предпосылкой должно быть «не имеет смысла». Сомнение — начало мышления.

* 323 323

Какую автобиографию желаете заказать мне, дорогой многоуважаемый редактор, издатель, литературная политика (ненужное зачеркнуть).

Сейчас я могу поставить героическую, могу поставить хулиганскую, могу представить мечтательного поэта, могу — анахорета, а могу — человека общественного, верующего,