Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697 - Михаил Михайлович Богословский

Ознакомительный фрагментнаписать челобитную с просьбой, чтобы царевна венчалась царским венцом. Урядники отнеслись к предложению холодно, заявив, что челобитной писать не умеют и опасаются, примет ли ее царь Петр Алексеевич. «Если не послушает, — возразил Шакловитый, — схватите боярина Льва Кирилловича Нарышкина и кравчего Бориса Алексеевича Голицына: тогда примет челобитье». — «А патриарх и бояре?» — спрашивают неохотно стрельцы. «Патриарха можно переменить, — горячится Шакловитый, — а бояре — отпадшее, зяблое дерево; разве постоит до поры до времени один князь Василий Васильевич Голицын». Так передавался этот разговор позднее на следствии по делу Шакловитого, осенью 1689 г. Из этой беседы Софья поняла, что стрельцы не будут ее поддерживать особенно усердно, раз надо было прибегать к таким насильственным мерам, как захват близких к царю людей и смена патриарха. На время она решила отложить свое намерение, однако не совсем отказалась от него. Для более постепенного приготовления умов к замышляемому перевороту был отпечатан ее портрет в царском облачении, в короне и со скипетром в руках. Ее окружают семь аллегорических изображений, представляющих семь ее добродетелей («разум, благочестие, щедрота, великодушие, надежда божественная, правда, целомудрие»). Сильвестр Медведев написал к портрету вирши, прославляющие царевну за эти добродетели. На овальном ободке портрета прописан был полный царский титул царевны с обычным перечислением всех земель, входящих в состав Московского государства. Такое же изображение с надписями на латинском языке было заказано в Голландии для распространения за границей, для подготовки иностранных дворов к московским переменам.

Между тем царица Наталья Кирилловна зорко и ревниво следила за честолюбивыми поползновениями царевны; раз даже не сдержалась и открыто высказалась в присутствии старших и младших царевен, золовок и падчериц: «Для чего она стала писаться с великими государями вместе? У нас люди есть, и они того дела не покинут». Официально между обоими дворами, царевниным и царицыным, соблюдались корректные отношения. Конец августа 1688 г. оба государя и с ними царевна-правительница проводили в селе Коломенском. «Августа в 27 день, — читаем в Дворцовых разрядах, — великие государи цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич и великая государыня благоверная царевна и великая княжна София Алексеевна, всеа Великие и Малые и Белые России самодержцы изволили государыни царицы и великие княгини Натальи Кирилловны ангелу (26 августа день св. Наталии) праздновать в селе Коломенском»[98]. На самом деле между ними накипало взаимное и все более открытое раздражение, становившееся заметным посторонним наблюдателям. Софья косо посматривала на занятия Петра. Его потешных она называла озорниками, а он все набирал и набирал потешных. За осень 1688 г. генерал Гордон заносит в свой дневник ряд требований Петра о высылке из Гордонова полка в Преображенское для записи в потешные солдат, флейтщиков и барабанщиков, замечая при этом, что князь В. В. Голицын очень недоволен этими требованиями. Гордон делит в дневнике придворное общество на две противоположные партии и под 23 сентября 1688 г. делает отметку, что разговор Петра с каким-то подьячим, которого царь расспрашивал, получали ли жалованье подьячие, возбудил неудовольствие в другой партии. 17 октября он упоминает в дневнике о том, что, возвращаясь из Измайловского с близким к князю В. В. Голицыну человеком Л. Р. Неплюевым, имел с ним пространный разговор о тогдашних «тайных соображениях»[99]. Как потом выяснило следствие, у людей, окружавших царевну и предвидевших с ее падением и свое собственное, стали появляться страшные мысли. Князь В. В. Голицын вздыхал: «Жаль, что в стрелецкий бунт не уходили царицу Наталью с братьями, теперь бы ничего не было». Шакловитый ставил вопрос ребром: «Чем тебе, государыня, не быть, лучше царицу извести». Один из его подчиненных, стрелец Чермный, шел далее всех и высказывался уже совершенно открыто. «Как быть, — рассуждал он, — хотя и всех побить, а корня не выведешь: надобно уходить старую царицу, медведицу». А на возражение, что за мать вступится царь, он добавлял: «Чего и ему спускать? Зачем стало?» Софья подогревала это настроение своими жалобами на притеснения, чинимые будто бы ей нарышкинской партией. Неоднократно царевна призывала к себе доверенных стрельцов и беседовала с ними. «Зачинает, — говорила она раз перед ними в церкви у Спаса на Сенях, — зачинает царица бунт с братьями и с князем Борисом Голицыным, да и патриарх на меня посягает; чем бы ему уговаривать, а он только мутит». Шакловитый, присутствовавший при этом разговоре, сказал: «Для чего бы князя Бориса и Льва Нарышкина не принять (устранить)? Можно бы принять и царицу. Известно тебе, государыня, каков ее род и какова в Смоленске была: в лаптях ходила!» — «Жаль мне их, — возразила царевна, — и без того их Бог убил». Среди стрельцов приверженцы Софьи распускали самые нелепые слухи вроде тех, какие были пущены в 1682 г. Говорили, что Нарышкины покушаются на жизнь царевны; что Федор Нарышкин, придя в комнату царевны, бросил в нее поленом; что Лев и Мартемьян Нарышкины ломились в комнату царя Ивана и изломали его царский венец; что Лев Нарышкин и князь Борис Алексеевич Голицын растащили всю царскую казну, а всех стрельцов хотят перевести; что в Преображенском только и дела что музыка да игра и что приспешники молодого царя «с ума споили» и т. д. Чтобы раздражить спокойных стрельцов, прибегали даже к хитростям. Преданный Софье человек, подьячий приказа Большой казны Шошин, одевшись в костюм, похожий на костюм Льва Кирилловича Нарышкина, в сопровождении стрелецких капитанов ездил ночью по Москве, хватал караульных стрельцов и приказывал бить их до смерти. И когда стрельцов начинали колотить, один из спутников Шошина громко восклицал: «Лев Кириллович! За что бить до смерти? Душа христианская!» Этим думали вызвать озлобление против Нарышкина в массе стрельцов. Но масса эта оставалась спокойной. На жалобы Софьи у Спаса на Сенях наиболее преданные стрельцы равнодушно отвечали: «Воля твоя, государыня, что хочешь, то и делай». Настроение 1682 г. не повторялось. Самые беспокойные и недовольные элементы из стрелецкого войска были разосланы из Москвы по городам после расправы с Хованским, и Софья теперь потеряла то орудие, которым она так успешно действовала в 1682 г. Речи Софьиных приспешников немедленно передавались ко двору царицы Натальи и передавались в настолько преувеличенном виде, насколько могла преувеличивать сплетня XVII в. При царицыном дворе обвиняли Шакловитого в попытках убить князя Б. А. Голицына и братьев Нарышкиных, говорили, что он намеревался вдовствующую царицу заточить в монастырь или прямо извести, запалив Преображенское, что сторонники Софьи ворожили против здоровья царицы и по ветру напускали на нее с сыном и на всю их родню всякие болезни и т. д.[100] Озлобление между обеими сторонами росло. Легко понять, какое впечатление производили эти разговоры при дворе царицы Натальи на