Форточница - Натали Лавру

– Наташа? – потребовал он ответа.

– Сама разберусь.

Он нервно вздохнул, но ответил всё так же сдержанно.

– Ну, хорошо. Если вдруг сама не сможешь разобраться, обязательно позвони. Договорились?

– Ладно, – ответила я только чтобы закрыть тему. – А здесь ты что делал?

– Приехал по делам, – уклончиво ответил он.

Ну да, в аккурат, когда случился инцидент… Ага-ага.

– Нина Алексеевна доложила? – догадалась я.

– Я просил её сообщать обо всём, что происходит с тобой.

– Зачем?

– Я прошёл Школу приёмного родительства и готов взять над тобой попечительство.

– Нет, – мотнула я головой.

– Почему ты не хочешь, чтобы я забрал тебя?

– Ты меня уже однажды сдал в детдом. Я тебе что ли мячик футбольный, чтобы пинать меня туда-сюда-обратно?

– Я не собираюсь пинать тебя, – тяжкий вздох. – Просто хочу помочь.

– Зачем? – снова спросила я.

– Запала ты мне в душу. Ты искренняя, добрая, несмотря на все свои выходки. Поэтому мне и хочется помочь тебе состояться в этой жизни, стать счастливой. Хватит с тебя уже бед и несчастий.

Я была о-очень близка к тому, чтобы согласиться. Заманчиво. И квартира Костина мне понравилась, и сам он когда-то мне показался идеальным, что я готова была умолять, чтобы он оставил меня у себя.

Но теперь… Теперь у меня есть Аришка, без которой я не представляю жизни, и Таня с Машенькой. Я к ним прикипела душой. Как-то не люблю я кардинальные изменения… Не успела привыкнуть к чему-то, как приходится отвыкать. Отвыкание и привыкание – это всегда стресс и разбитое сердце. А оно мне надо?

Нет, я уж как-нибудь сама. А там, глядишь, на работу устроюсь, малышку-Аришку удочерю. И никого нам будет не надо. Вот так и сделаю.

– И всё-таки нет, – уже более вдумчиво ответила я Косте.

– Почему? Ты всё ещё злишься на меня? Или, может, боишься? – спросил Костя.

– У меня свои причины.

– Не понимаю… – он притормозил на стоянке возле рощи. – Обещаю, что не буду тебя обижать, приставать к тебе и тому подобное. Почему ты отказываешься?

– Говорю же: свои причины. И это вовсе не потому что я тебя боюсь. Просто нет и всё.

Очередной тяжкий вздох.

– Я понял тебя, Наташа. Но если вдруг передумаешь или просто потребуется помощь – позвони. И я верю, что ты не виновата в той грязной истории.

Я поморщилась. Вспоминать про Маркелова с его проделками совсем не хотелось. С этого станется придумать очередную пакость, чтобы выжить меня из класса.

– Хочешь перейти в другую школу? – спросил Костя.

– Если перейду, буду чувствовать себя слабачкой, – честно призналась я.

– Слабость – это терпеть и ничего не делать. А найти лучшее место – это разумное решение.

– Четверть доучусь, а там подумаю.

А подумать было над чем. Любоваться безупречно наглой мордой всеобщего любимчика Германа мне и правда не хотелось. Воевать с ним – тоже так себе перспектива. В физической силе я ему значительно уступаю. Пожалуй, да, я хочу сменить класс и школу, чтобы уж наверняка не видеть гада с пластмассовой улыбкой.

– Подумай как следует, – сказал Костя. – Ну и если передумаешь насчёт опекунства… Да и в любом случае – звони.

– Ладно, – я всё ещё ощущала недоверие к нему и его нарочитой доброте. Но ведь он действительно много чего для меня сделал, хотя я ничем не могу отплатить. – Спасибо за штаны, кстати, – поблагодарила я его за леопардовую прелесть, которую и надела-то всего один раз. Надо бы начать их носить. Не то Танька худеть собралась.

– Пожалуйста, – улыбнулся Костя.

Так как я наотрез отказалась ехать в кафе, Костя отвёз меня в детский дом, в аккурат когда воспитательница привела из школы младших детей.

И дети глазели на дарителя подарков с дичайшим обожанием, а на меня – с завистью. Наверняка каждый мечтает, чтобы Костя однажды забрал его себе.

Тем же вечером, когда я, после тренировки и свидания с Аришкой, лениво подёргивала в кроватке уставшими конечностями, леший принёс ко мне гостью. Это была чернявая носатая девочка лет тринадцати.

– Он – мой! – заявила гостья, угрожающе подняла кулак и потрясла им перед своим внушительным носом.

Ну, то, что нос – её, я поняла. Но я как бы и не претендовала на него. Гоголя они что ли по литературе проходят? Там у героя тоже нос сбежал. В общем, странная какая-то девочка.

Или она про Костю? Пф! Да он относится к таким вот влюблённым девицам, как к детям, игрушечки им дарит. А у них, видите ли, любовь…

– Ого, уже все знают… – прокомментировала Таня.

– О чём знают?

– Как о чём? Что тебя Зорин берёт на попечительство.

– Никуда он меня не берёт, – нахмурилась я. – И кто вам вообще такую чушь сказал?

– Нина Алексеевна сказала. А ей – сам Константин Николаевич. Так что не надо мне тут ля-ля.

– А я и не ля-ля. Я отказалась.

– Ты… Ты – что? – Таня изобразила шок и предобморочное состояние. – Ты дура что ли?

– Я, может, Аришку не хочу бросать.

– А что тебе помешает приходить к ней? Ну ты, блин, даёшь… Он же добрый, красивый, богатый! Вот стукнет тебе восемнадцать, замуж за него выйдешь и будешь жить припеваючи!

– Да он и не смотрит на девушек. Он жену свою любит. Мёртвую, – покачала я головой.

– Знаю я эту историю, – махнула рукой соседка. – Юлия Михайловна у нас работала нянечкой, совсем молоденькая. Детей своих она иметь не могла, и они, когда поженились с Константином Николаевичем, хотели усыновить ребёночка. Но она умерла. Ехала со свадьбы подруги в такси, и в них на скорости врезался пьяный водитель. Таксисту ничего, а Юлия Михайловна на заднем сидела не пристёгнутая. Её и до больницы не успели довезти. А жаль. Хорошая была, добрая, детишек любила.

От этой истории мне стало как-то не по себе. Значит, жена у Кости была не только красивая, но и добрая. Вот почему он до сих пор её любит. Только вот почему в качестве приёмыша он решил выбрать меня – загадка. Мне ведь уже семнадцать. Почти взрослая. Странно это всё…

И как-то совсем не хочется лезть из кожи вон, чтобы затмить Костину умершую жену. О мёртвых ведь почти всегда думают хорошо, идеализируют их.

Так что правильно я сделала, что отказалась. Призраки ведь бывают очень ревнивые. Некоторые мертвецы не понимают, что умерли, и борются за своё до последнего. Недаром же у Кости спустя пять лет никого нет. Неспроста это.

Перед сном, боясь себе признаться в желаемом, я фантазировала,