Зекамерон - Максим Знак

Хорошая музыка

Где-то там, далеко за этими стенами, они могли слушать Rammstein и Megadeth, но здесь быстро учились новому. Тут никого не удивляло произвольное притопывание за просмотром клипа, напевание и поджужживание за прослушиванием «…ты пчела – я пчеловод, да, мы любим мед!». А вот гимн почему-то переключали: видимо, в память о тех местах, где гимн слушали ровно в шесть утра и выключить было нельзя.

Вряд ли счастье от прослушивания музыки у меломана может быть полным, если он никогда не лишался возможности включить ту музыку, которая нравится, да и просто возможности включить музыку.

Здесь не существовало понятия «плохая музыка». Если музыка вдруг попадалась на ТВ-канале среди массы бессмысленно кричащих передач, ее, конечно, сразу слушали, а на тех, кто выпендривался, шикали. И конечно, потом долго обсуждали услышанное.

– «… спеши любить и не наглей»? Так? Или «не робей»?

– Не. Там «…ни губ, ни носа, ни бровей».

Они обсуждали недавно появившийся в их эфире хит, который на слух не воспринимался, и это могло бы длиться бесконечно, если бы пытливые умы не прочитали подпись в клипе «Спеши, люби, цени мгновение». Те, кто раньше наизусть могли выдать все хиты «Битлов», через пару месяцев пребывания здесь могли безошибочно продекламировать весь хит-парад «Русского радио» от «Девочка, танцуй» до «В комнате темно».

Впрочем, радио ценили меньше: по радио не показывали хорошеньких девчонок из клипов, а ведь это было главной составляющей хорошей музыки.

Однажды лучшее из хорошей музыки, самая откровенно раздетая Вера Брежнева, была торопливо выключена с криком: «Слушайте! Слушайте!»

И прежде чем кто-нибудь успел возмутиться по поводу такого святотатства, все услышали песню и замерли. Из женского корпуса через десятки стен неслось хоровое и задорное: «Ма-ма, я влюб-ле-на! В му-да-ка!!! Расскажи мне, почему, отчего в му-да-ка?!»

Это была живая и самая лучшая музыка.

64

Нужда

Конечно, торопиться здесь было некуда, и все же очереди возникали. В больших хатах многие старались проснуться пораньше, чтобы пораньше стать в очередь и пораньше попасть в стратегически важное с утра место – за броню. Санузел работал на две ставки: не только по прямой специальности, но и как место для курения. А ведь с утра критично хочется и того и другого. Но в порядке очереди. А еще за броней стоял белоснежный уруру, который являлся продукцией не двойного, а куда более разнообразного назначения. Еще был маленький филиал уруру – раковина, которую долбаном или долиной никто не называл, но которая тоже служила средством связи.

Вчера по маленькому уруру весь вечер шло важное совещание по межмировой связи. Сегодня одного из них должны были повезти в суд сразу после завтрака (!) вместе с подельником из соседнего мира, поэтому вчера после мозгового штурма осуществлялось согласование позиций и распределение ролей, а также общий трындеж.

Это, конечно же, было строго запрещено, и во всем СИЗО даже была пара камер, которые этот запрет соблюдали. То ли у них совсем никаких возможностей для связи не было, то ли просто были бестолковые совсем.

Сегодня тот, кто ехал в суд, проснулся позже, чем планировал. Он все пытался вспомнить свой сон, но никак не выходило. Помнил только, что было что-то важное, а что – не ясно. Поворчав, его пустили вне очереди быстро побриться, поскольку забрать могли сразу, а легкую небритость, по преданию, суд мог неосознанно оценить в пару лишних лет.

Побрился, нервно вышагивал по паре свободных метров, будоража очередь… И вдруг остановился, вспомнил сон – кошмарный сон. Оказывается, вчера они не все обсудили. Быстро постучал в стенку, за которой, наверное, так же нервно шагал его подельник, и рванул через очередь к заветной двери, упрашивая:

– Мужики! Да пустите! Мне же только спросить!

65

Киллер

Киллером он стал уже тут, а заехал-то по совсем безобидной статье. Но в новых условиях и в замкнутом пространстве раскрылся талант. Может быть, если бы был другой состав сокамерников, все вышло бы по-другому. Но он понял: никто, кроме него. И стал киллером. Он сидел и следил, а как только замечал, говорил:

– Ах вот ты где… Попался!..

Или:

– Ах ни… себе ж… Вот это… Иди сюда!

Или:

– Привет! Вот это поворот!

Или даже:

– А вот тебе!.. А на!.. И еще один…

Если бы тараканы и прочие уничтожаемые насекомые умели говорить, они наверняка придумали бы ему какое-нибудь грозное прозвище. Но они не умели и поэтому просто умирали пачками, а на смену им приходили новые и новые несметные полчища.

Конечно, все остальные тоже заботились о восстановлении санитарного баланса, но делали это как-то с ленцой, без огонька. Они могли неоправданно долго медлить, искать бумажку или снимать тапок, собираться с духом. Пока они медлили, тараканы, несомненно, обладающие экстрасенсорными способностями, телепортировались в район щелей в общаке или за баром.

Он до трех не считал, мог даже вскочить, побежать на другой конец хаты и достать чуть ли не в прыжке: «И-и-а-а-а!» Если бы на тапке он рисовал звезды, отмечая свои победы, давно бы закончилось свободное место.

Однажды ночью они проснулись от грохота. Он долбил баром о стенку, видимо, в состоянии аффекта. Тапок бессильно подрагивал во второй, опущенной вниз, руке:

– …! Открыл глаза, и он, …, ползет! Ну, думаю, …, привет! От меня не уйдешь! И ведь почти! Свалил, животное!!! Спрятался, …! – Он треснул еще раз баром, но таракан так и не вывалился из убежища.

Киллер сел за стол, немного успокоился, надел тапок и бросил фразу, которая посреди ночи прозвучала веско и зловеще: «Встретите таракана с оторванным усом – не трогайте его, он мой!»

66

Кощей

Все люди смертны… Но против костлявой старухи с косой, всеми силами стремясь отсрочить встречу, сражается и человечество в целом, и отдельный человек в частности. Он был очень озабочен вот этим вот всем. Кто о спорте любит разговаривать, кто о бабах, а этот – о здоровье! На каждого новичка нападал, пока не выпытывал полный анамнез, а потом что-то писал в своем дневнике.

Однажды попался врач (наверное, уже можно сказать «бывший»). Так пытал беднягу ежедневно, пока того, на его счастье, вскоре куда-то не перекинули. А так как больше никто из соседей поддержать разговор о его болезнях был не в состоянии, он мог рассчитывать только на собеседников из медицинской службы, которые регулярно захаживали.

Не то чтобы их тоже