Зекамерон - Максим Знак

– Ну тогда… Тогда могли бы девушки-продольные вести себя более по-человечески, что ли?

– Это как?

– Ну, вот с утра. Шесть часов, воскресенье, на продоле – красивая блондинка. И что она делает, чтобы нас разбудить? «Бз-з-з!» этой дурацкой сиреной.

– Нет бы сказать: «Доброе утро, мальчики! Как спалось?»

– Не, не так… Надо бы тихонечко открыть тормоза, подойти и ласково на ушко…

Его перебили:

– Почему спишь после подъема? Фамилия как твоя?

– Да что вы все портите! Дайте помечтать. Вот подошла бы, провела по щеке ладошкой, чтобы не разбудить, и шепнула бы…

Перебили опять: «А ты чего такой небритый? Фамилия как твоя?»

50

Книгоноши

«Меняем книги! Меняем книги!» – неслось с продолов. Это значило, что пришли книгоноши. Обычно книги участвовали в броуновском движении – их забирали в одной хате и отдавали в следующей без особого разбора. Получался эдакий буккроссинг: заказанная кем-то когда-то книга могла долго странствовать по СИЗО просто потому, что стандартный запрос в библиотеку звучал так:

– А дайте какую-нибудь книгу!

Но у них было все по-другому. Им приносили хорошие книги, которые они честно выиграли в интересной игре. В «интеллектуальный морской бой» играли так: по памяти записывали фамилии авторов и названия книг. Затем книгоноши их проверяли в библиотеке, и, возможно, названия попадали в цель. Иногда угадывали не совсем точно, и тогда могли принести другую книгу «раненого» автора.

Сегодня они тоже ожидали хорошие книги, но какие – это должно было стать приятным сюрпризом.

– Сдаем книги!

Сдали.

– Так, это есть, это есть… Это есть. А где поэзия девятнадцатого века?

– А уехал человек, который заказывал.

– Книга на камере.

– Да он с ней выходил!

– Где, в какой сейчас?

– Откуда мы знаем? Может, на этапе!

– Мне без разницы, давайте книгу!

– Да он на себя, на свою фамилию заказывал!

– Все книги – на камере. У вас что, ее нет, что ли?

– Ну… нет…

– А ведь я приносил вам хорошие книги…

– Мы не…

– А вы представляете, как тяжело, когда люди жгут, рвут страницы, крутят самокрутки, – полкниги исчезает!

– Да… но мы…

– Я от вас такого не ожидал!

– Обещаем, этого не повторится!

– Конечно, не повторится, – и кормушка захлопнулась.

– А новые книги? А что нам читать? – крикнули они вслед удаляющимся книгоношам.

– Читайте то, что у вас есть, – поэзию девятнадцатого века. Через двадцать дней буду.

51

Алфавит

У него оставалась последняя жизнь: за два нарушения уже были предупреждение и выговор. Следующее нарушение – это путевка в карцер. И вот вчера он отдежурил и ничего не случилось. А значит, скорее всего, он дотянет до конца этой недели, и тогда будет сорокадневный юбилей со дня выговора, и все нарушения сгорят синим пламенем.

Дежурство было опасным бизнесом: назначенный дежурным отгребал за всех, поэтому хорошо, что вчера все закончилось благополучно. Сегодня с утра можно было расслабиться.

Обычно дежурного не объявляли: камера сама вела подсчет. Правила у корпусных были нехитрыми – дежурили по алфавиту, как лежали в ящике их карточки. Но иногда что-то происходило, и дежурного объявляли в кормушку. Вот и сегодня зачем-то внезапно объявили фамилию дежурного. И что самое паршивое – это была его фамилия.

Он рванул к кормушке, зажал клопа и спросил:

– Гражданин начальник! Это как? Я вчера дежурил, а сегодня опять?! Это ошибка!

– Вас вчера объявляли?

– Нет, но мы ведь по алфавиту? Кто вчера?

– По алфавиту, как всегда.

– Так что нам делать? Я вчера дежурил!

– Это ваши проблемы, у нас журнал, – и продольный, сверившись, назвал фамилию вчерашнего дежурного.

Это была фамилия на следующую букву алфавита, фамилия, которая по алфавиту идет за его фамилией. Это был сегодняшний дежурный. Но что можно было доказывать корпусному? Что он не знает алфавита? Не очень умная затея, тем более что в журнале уже записано.

Конечно, за него отдежурили (тот, что вчера не дежурил), но по закону подлости рапорт за висящую испокон веков под потолком паутинку получил, как дежурный, он.

Как все вместе ни уговаривали заменить.

Когда у него на следующий день брали объяснение в каптерке, он обратил внимание, что на столе под стеклом лежит распечатанный алфавит. Судя по всему, давно.

52

Охота

В кегельбане она, наверное, выбивала страйки, а на продоле писала рапорты сразу на всю хату. Через полчаса после обеда она неслышной поступью подходила к одной из них, нежно открывала глазок, долго глядела, а затем открывала кормушку и твердо объявляла в только что начавшие просыпаться, еще совсем мятые лица: «Всем рапорт!» – это было удобно, не нужно было спрашивать фамилию, рапорты писались по порядку на все карточки. Но в этот раз ей пришлось сказать другую фразу: «Так, всем, кто спит – рапорт. Один, который не спит – да, вы, за столом… Как ваша фамилия?»

Так она узнала его фамилию, а он превратился в желанный охотничий трофей.

В это дежурство глаз открывался регулярно, но ничего не происходило. Народ, уже получивший рапорт, мог спать или даже курить не там, где положено, – у них как будто был оберег. А он продолжал сидеть за столом и ужасно действовать ей на нервы. К следующему ее дежурству ему сказали соседи: «Смотри, она на тебя будет охотиться, готовься!» И он готовился, тем более что и дежурство его. Вся смена прошла как на иголках. Глаз открывался, кормушка ляпала, народ откровенно веселился, делал все что угодно – охота шла персонально на него. Но все было в порядке: своевременно выбритое лицо, чисто убранная хата, аккуратно выброшенный мусор. Даже неожиданный «технический осмотр» на удивление прошел без нарух (он заблаговременно сам все обшмонал и выкинул запреты, избавившись от улик). Вечером трудного дня он стоял у двери и гордо озирал дело рук своих: все спят и ничего, в хате мыто, запретов нет, он без нарухи – отличное дежурство.

В очередной раз открылся уже почти совсем не страшный глаз – он не спешил поворачиваться.

– Так… А кто это спиной к глазку закрывает обзорность? Рапорт! Фамилия?

53

Первым делом

Обычно отсюда убывали на этап. Но в редких случаях уходили на суд, чтобы не вернуться, или даже на волю, потому что срок заканчивался. Те, кто уходил, собирали контакты и жали руки. И, независимо от своей статьи, возраста, семейного статуса и прочих условностей, неизменно говорили одно: «Мужики, я,