«Ваш Рамзай». Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты». 1922–1930 годы. Книга 1 - Михаил Николаевич Алексеев

О том, что произошло три недели назад рассказал Улановский, уже в конце 1930 года.

«Секретаря я ожидал числа 22-го мая. Кур явился ко мне 20-го мая и. сообщив, что секретарь приезжает 21-го, просил приготовить деньги. Вечером 21-го снова явился, сообщил, что секретарь приехал с документами, что ему срочно необходимо вернуться в Нанкин и предложил сейчас же принести документы, если деньги при мне. Тут я совершил величайшую ошибку, выдав ему 2.500 мексов для оплаты документов. Объяснением, если не извинением этому может служить нервное напряжение ожидания важнейших, по моему, документов в продолжении трёх недель. Кур ушёл и не вернулся. Как я потом узнал, он уехал в Тяньзин, но с дороги вернулся обратно. Вызвав на свидание Шарлоту, он ей рассказал историю, которую я сейчас считаю совершенно вымышленной, о предательстве Моравского и о необходимости, якобы, для него уехать, чтобы не быть вынужденным стать невольным предателем в случае ареста».

В ожидании документов «Кур», по предположению Улановского, «видимо, успел вновь предаться карточной игре, проиграться и, как это среди белых принято в Шанхае, выдать вексель на крупную сумму денег».

Под угрозой провала оказалась вся китайская «сеть», созданная при участии «Кура». Во все подробности отношений последнего с «Шерифом» была посвящена и жена «Кура», они оба знали фамилию, под которой проживал Улановский и его жена, Шарлота, в Шанхае, а также их адрес жительства.

«Кур», истратив деньги, вновь дал о себе знать. «Шериф» не избегал встреч с ним, так как всё ещё надеялся получить документы секретаря. «Кур» продолжал кормить обещаниями, а Улановскому хотелось, очень хотелось, верить в эти обещания.

И в этой ситуации он предпринимает героическую попытку создать в короткие сроки новую агентурную сеть. Прежде всего, он делает ставку на корейца «Ветлина» – «Вили», прибывшего в Шанхай во второй половине февраля, на легализацию которого было выделено 500 долларов США.

На первых порах Улановский с учётом знания «Вили» китайского языка использовал его для обработки китайской прессы и документов. В дальнейшем Шериф планировал «загрузить» его «полностью для возможных поездок и связи с источниками партизан[ского] движения». А пока первые три-четыре месяца он только и делал, что переводил Улановсому содержание китайских газет.

В ожидании провала «Шериф» решил использовать «Вили» в качестве вербовщика. И он «оказался очень толковым и энергичным работником». В короткие сроки «Вили» удалось завербовать «Цзяна», бывшего коммуниста, работавшего «с т.т. Елком и Оскаром в Ханькоу» и потерявшим с ними связь в 1927 г. Не исключалось, что от услуг Цзяна в то время отказались. К моменту встречи с Вили он работал в шанхайском представительстве гуансийцев. Цзян, бывший курсант в Вампу, был связан со своими однокашниками в Нанкине. И от них начала поступать информация и документальные материалы в Шанхай. Никто из бывших однокашников не знал, кому предназначается эта информация, они полагали, что помогают гуансийцам, левым и т. д. Прочных и постоянных связей в Нанкине за короткий период установить не удалось, но, тем не менее, в Нанкин регулярно посылали за материалом. Таким образом, якобы для гуансийцев «была получена схема организации и вооружения первой образцовой, приказы по ней, материалы о военных школах и пр.». В целом, через «Цзяна», как считал «Шериф», удалось привлечь к сотрудничеству три человека в Шанхае и два в Нанкине.

В это же время Улановский съездил в Ханькоу и восстановил связь с «Чэнем», работавшим ранее с Даниленко. На сей раз, «Шериф» признал, что «Чэнь очень опытный и полезный работник, которого мы использовали только процентов на 10–15, так как в Ханькоу у нас никого кроме Чэня нет, и некому обрабатывать доставляемый им материал, и за отсутствием надёжной связи нельзя передавать более секретной и срочной информации». При установке рации в Ханькоу, ценность «Чэня», по мнению «Шерифа», должна была возрасти ещё больше.

От старой резидентуры он принял, кроме радистов Макса Клаузена, Константина Мишина и «японского товарища» Кито Гинити, которому Центром был присвоен такой же псевдоним, как и работавшему долгое время китайскому агенту, – «Жорж». Его Улановский использовал в незначительной мере, поручая ему только составлять сводки из японской прессы.

Потенциально Кито, по оценке Улановского, представлял большую ценность «для нашей работы в Шанхае». Он был легализован служащим японской транспортной конторы. Благодаря хорошему знанию английского языка и общей интеллигентности японский «Жорж» быстро продвигался по службе. Не желая без нужды проваливать его, даже в столь форс-мажорных обстоятельствах, Улановский всячески его берёг, рассчитывая, что в дальнейшем, по мере повышения его по службе, Кито Гинити будет оказывать разведке более ценные услуги.

С трудом налаженная агентурная сеть в Нанкине и Шанхае была вскоре провалена: один из осведомителей, арестованный, правда, по другому делу, был расстрелян в Нанкине, а троих пришлось спешно отправить в деревню, выдав им по 50 мексиканских долларов на дорогу.

10 июля Улановский сообщил в Центр, что имеет на руках подробную схему организации и вооружения образцовой дивизии, задача на добывание которой была поставлена Центром, и вышлет её с курьером «Шарлоттой» с первым пароходом. Сообщил Улановским и о том, что сегодня-завтра ждёт «все материалы секретаря»: он всё ещё надеялся их получить. Однако уже через несколько дней убедился в тщетности своих надежд.

Не дождавшись материалов «секретаря», Улановский отправил с курьером в Харбин схему организации и вооружения образцовой дивизии, составленную одним из командиров; два доклада на китайском языке о реоорганизационистах и приказы по образцовой дивизии. Эти материалы Улановский отправил «в открытую», так как выяснилось, что от влажной шанхайской жары эмульсия на плёнках сползает, и фотографировать текст не представляется возможным.

В письме, прилагавшемся к материалам, Улановский писал, что другие дела его поправились: созданы новые и восстановлена часть старых связей. Потери, понесённые от жульничества «Кура», он покрывает экономией.

Москва, как ни странно, весьма сдержанно отнеслась к происшедшему в Шанхае. В письме от 3 августа, адресованном Улановскому, отмечалось, в частности, что все последние неудачи объясняются исключительно неопытностью «Шерифа» в агентурной работе и чрезмерной доверчивостью к вербуемым агентам. Поэтому в будущем резиденту предлагалось подходить к людям на Дальнем Востоке, «где всяких шарлатанов хоть отбавляй», осмотрительнее. Не рекомендовалось сразу принимать таких предложений, которые вызывают естественную подозрительность и настороженность.

Центр справедливо замечал, что он всё время указывал Улановскому на опасность увлечения белогвардейскими эмигрантами, которые работали у японцев или у англичан. Моравский оказался именно из таких типов, а «Кур» превзошёл даже и его. Настоятельно рекомендовалось брать курс в первую очередь на китайцев и немцев и воздерживаться от установления связи