«Ваш Рамзай». Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты». 1922–1930 годы. Книга 1 - Михаил Николаевич Алексеев

После вступления японцев во Вторую мировую войну, японцы освободили Кожевникова и снова взяли его к себе на службу. Кожевников приготовил для японской военно-морской разведки списки иностранцев, которых он считал врагами Японии или связанными с иностранными спецслужбами и поэтому опасными и подлежавшими заключению в концентрационный лагерь.

Перед самым окончанием войны Кожевников бежал из Шанхая в Японию. Пароход, на котором он плыл, подорвался на мине. Кожевников со сломанной ногой был подобран и доставлен в Японию. Там под именем немецкого гражданина К. Клюге (эту фамилию он уже использовал при своих авантюрах) он попал в госпиталь в Киото, где пролежал несколько месяцев. С прибытием американских оккупационных войск на японские острова «капитан Пик» был арестован и препровождён в тюрьму для преступников войны Сугамо в Токио. После нескольких месяцев расследования его деятельности Кожевников был освобождён американскими властями, не нашедшими в его деятельности ничего, что могло бы нанести ущерб интересам США. Или, что вероятнее всего, очередной раз стал агентом очередной разведки, на сей раз американской. Не исключено, что таковым он и являлся ещё с шанхайских времён.

Находясь уже в Москве, Улановский в «Организационном отчёте о работе в Китае» от 11 октября 1930 г., а также в отдельном документе, озаглавленном «Условия работы в Китае», «Шериф» подвёл итог своему девятимесячному пребыванию в Шанхае и на основании полученного опыта дал ряд выводов и «внёс ряд практических предложений по работе».

Первый и основной вывод: «На моей работе очень невыгодно отразилась спешность моей отправки и моя неподготовленность». «О китайской обстановке, – отмечал Улановский, – я до своего отъезда знал только то немногое, что помнил со времени своего краткого пребывания в 1927 г. и то, что вычитал из газет и случайных журнальных статей. У меня совершенно не было военной подготовки, я плохо разбирался даже в элементарной военной терминологии, что сильно отразилось при работе хотя [бы] при оценке материалов. Я ничего не знал о рации, и мне приходилось всецело полагаться во всех вопросах снабжения и расположения станции на своих радистов. В дальнейшем работников необходимо подготовлять до посылки их на работу».

Признавая, необходимость развёртывания работы на юге Китая, Улановский отмечал, что «организация рации в Кантоне до обеспечения Кантона работником, явилась преждевременной, т. к. уход Рамзая из Шанхая, ослабил нашу работу». Этот город не являлся, по мнению Улановского, центром интриг южно-китайских группировок. Напротив, Гонконг, обеспечивавший безопасность оппозиционных организаций и банковских вкладов борющихся групп, являлся центром всех политических комбинаций, в том числе, английских на юге Китая. Не в Кантоне, а Гонконге, поэтому, считал Улановский, «необходимо ставить нашу работу». К тому же, и легализация агентурных работников в Гонконге была несравненно легче, чем в Кантоне. При этом Улановский оговаривал, что рацию в Гонконге поставить будет невозможно, но её очень легко установить в Макао – всего четыре часа езды от Гонконга.

Работа в Китае, отмечал «Шериф», касаясь информационной работы, знает трудности, неизвестные в других странах: «Задача резидента не сводится, конечно, только к тому, чтобы получить какой-либо документ, запечатать его в конверт и направить в Центр. Резидент, не разбирающийся сам в военно-политической обстановке, не сможет, прежде всего, разобраться в груде предлагаемых ему материалов и выбрать из кучи мусора и подделок, нужный, ценный документ. Для того чтобы хотя бы оценить полученный материал, необходимо его прочесть. Незнание китайского языка, при отсутствии грамотного переводчика, является поэтому крупнейшим препятствием в работе. Я полагаю, что, посылая резидента на работу в Китай, необходимо обеспечить его хорошим переводчиком, грамотным политически и подготовленным в вопросах военных. Бесполезно держать человека как бы в должности почтальона для пересылки получаемого материала и требовать от него».

Трудности и очень большие, указывал Улановский, возникают при подборе вербовщиков. Задача удачной вербовки среди китайцев, отмечал он, сводится к тому, чтобы найти хорошего вербовщика или вербовщиков, китайцев же, которые вели бы работу от своего имени или от имени какой-нибудь китайской политической группировки. «Иностранцы сейчас не являются единственными покупателями информации. – Утверждал Улановский. – Напротив, Нанкин и, в особенности, Шанхай буквально кишат агентами Яня [Янь Сишаня], Фэна [Фэн Юйсяна], гуансийцев, Ван Цзинвэя и пр. Агенты эти, китайцы, часто связаны личной дружбой со многими старыми чиновниками по совместной службе в старом пекинском правительстве. Наконец, землячество – крупная сила в Китае, а среди крупных нанкинских чиновников много уроженцев Гуанси и северян, которые охотно работают со своими земляками».

Высказал «Шериф» и свои соображения по поводу организации «регулярной и надёжной связи» между работниками резидентуры, работавшими в разных городах. «В условиях обострившейся гражданской войны и генеральской драки», обычная почта не являлась надёжной. Улановский упомянул о том, что в начале он попытался пользоваться при переписке с Ханькоу симпатическими чернилами. Однако, вскоре убедился в том, что этот способ имел «крупные неудобства». Так, он получал из Ханькоу от осведомителя («Чэна») еженедельно подробные доклады на шести-восьми «густо напечатанных» страницах. Писать такие доклады от руки «невидимыми» чернилами, да ещё на тонкой бумаге, не представлялось возможным. Письмо такого же объёма на толстой бумаге не вошло бы ни в какой конверт. Само по себе получение информации, даже сугубо военной, в Китае в случае провала, указывал Улановский, не могло иметь серьёзных последствий для адресата, если он европеец. То же письмо, написанное симпатическими чернилами, если оно почему-либо вызовет сомнения и его положат под кварцевую лампу, послужит серьёзной уликой и может «скверно отразиться на последующей работе». Переписка от руки, вообще, неудобна, так как сличением почерков можно добраться до автора письма и, если он китаец, ему грозит неизбежная расправа. По уговору с «Шерифом» «Чен» всегда начинал каждое своё письмо следующей фразой: «Дорогой сэр, согласно нашего уговора, посылаю вам статью для германской прессы». В начале статьи шли патриотические рассуждения о неизбежной победе национального правительства и пр., а только далее – уже информационные сведения, «конечно, вперемежку с патриотическими замечаниями». «Чен» посылал свою корреспонденцию в Шанхай «воздушной» почтой. Письма эти иногда получались на другой день после отправки из Ханькоу, а иногда задерживались на три-четыре дня, очевидно, для просмотра, но никогда не пропадали. Способ этот, признавал Улановский, конечно, очень не совершенный. Наряду с полезной информацией приходилось писать и читать массу всякой трухи. Оценка даваемой информации, естественно, получалась путанной. Другого же пути, однако, установить не успели.

Но такие пути существовали, утверждал «Шериф»: пароходы в Ханькоу и Кантон «ходили» часто. При наличии связей среди команд, работавших на этих линиях, нетрудно было установить регулярную и сравнительно