Судьба королевских волчат - Ирина Чук

Выяснилось, что Мэрвин по сотне разных объективных причин не может урвать ни секунды лишней на общение с младшим. Мидир оскорбился — на эти свои занудствования времени у Мэрвина было завались! А как поиграть с ним, так и не находилось.

От сердитого сопения ничего не менялось, поэтому второй принц дома Волка тихонечко сполз с семейного совета прямиком под стол, переместился к одной из ножек и только успел вонзить зубы в дерево, как был изловлен за шиворот.

Папа смотрел строго и неодобрительно. Поставил Мидира возле своего кресла на ноги и демонстративно, одним щелчком пальцев завернул ножки мебели королевских покоев в металл. Судя по протяжно гудящему звуку, и во всем Черном замке — тоже.

Волчонок насупился, покосился на блестящую сталь и пообещал себе попробовать металл на зуб. Нет, так просто сдаваться он не собирался! И как только отец отпустил его шиворот и повернулся к матери, Мидир склонился к заветной ножке.

Но папа сразу отвлекся от мамы, выловил его, вновь встряхнул за шиворот и грозно спросил:

— Мидир! Что ты творишь?!

Стражи побледнели и вытянулись, хотя вроде и некуда.

Творил Мидир опилки, но папины вопросы ответа не требовали почти никогда, только раскаяния, которого Мидир в себе не находил, а врать ему не подобало.

— Пушистик мой, ну зачем ножки-то подгрызать? — мягко подхватила Синни.

Однако маме действительно было интересно, и поэтому Мидир решил доложить подробно, хоть выговаривать чисто, как взрослые, у него пока не получалось:

— Так мебер-р-рь же падает громко! Кто-нибудь обязатер-р-рьно пр-р-риходит посмотреть ир-р-ри поругаться.

— И что в этом хорошего? — мама почти перебила приоткрывшего рот отца, но Джаретт против обыкновения не разозлился, вздохнул и тоже посмотрел с интересом на второго принца.

Мидир важно заложил руки за спину, перевстал, шаркнул ножкой и, воздев руки вверх, ответствовал:

— Хор-р-рошего в этом я!

Мама закашлялась, наверное, вода не в то горло попала. Папа прикрыл рот салфеткой и тоже потянулся к графину, а Мэрвин скривил кислую морду, будто съел тот мерзкий желтый плод, что Мидира тщетно пытался пичкать повар, и выговорил:

— Так ведь и не сказал, зачем.

— Затем, что тогда я могу попасть к папе на пр-р-рием, даже когда он занят! — Мидир окинул Мэрвина его же любимым взглядом «ты ничего не понимаешь и сам бы до такого не додумался».

Мэрвина окончательно перекосило, а мама закашлялась вовсе подозрительно, как будто не в то горло ей попала смешинка, не вода.

Разговор миновал, ничего особенного не изменилось, кроме обитых металлом ножек мебели и очередного наказания для Мидира. Мэрвин не особенно отвлекался на младшего брата, все талдычил про своего распрекрасного советника, который лично обучал «самого главного наследника». Мидиру не нравились разговоры, он бы вместо того, чтобы слушать, сам бы пофехтовал с Мэрвином, да тому втемяшилось в голову, что Мидир — маленький.

А Мидиру, между прочим, уже стукнуло четыре с половиной! Какой же он маленький?!

Донести эту простую мысль до Мэрвина не удавалось, папа был по-прежнему недосягаем, а мама все так же редко гладила Мидира по голове и вообще мало оказывалась поблизости…

Но то ли зубы Мидира подросли, то ли металл наконец устал, но однажды подкованный особо толстым железом стол упал с образцовым грохотом. Примерно на ползамка.

Не обманув ожиданий второго принца, стража споро примчалась и притащила Мидира к отцу. Джаретт замер на полуслове, оглядел стражу, сына, свитки в руках удивленно подавшихся к принцу послов от самого вредного Дома Леса…

Мидир обрадовался. Для начала важно кивнул взрослым, а потом выплюнул мятую железочку, звонко прокатившуюся по черным плитам полированного пола.

— В зубах застр-р-ряр-р-ра. Приветствую вас в нашем доме, — выговорил второй принц. Прилежно, как учили, шаркнул ножкой и поклонился, почти вспомнив обращение к этому Дому: — Да будут кр-р-репки ваши, э-э-э… кор-р-рни!

Лесовики переглянулись, оглядели торчащую из металла деревяшку, тоже изрядно погрызенную, и уставились на владыку Благого мира.

— И ветви, разумеется. И ветви пусть тоже будут крепки, — рассеянно договорил Джаретт, поправив приветственную формулу и не отрывая взгляда от Мидира. Затем потер лоб под серебряной короной и кивнул послам: — Я обдумаю все ваши предложения, договорим завтра, лэрды.

Ши беспрекословно, хоть и несколько недовольно, подчинились. Отец повел плечами.

— Надеюсь, они не восприняли это как намек! Добро. Я понял, металл — не выход. Но, Мидир, железо-то как?

— Зубками, — второй принц улыбнулся пошире, вдруг папа не видел, какие они у него. — Я уже бор-р-рьшой! Пусть Мэр-р-рвин не др-р-разнится! Я бор-р-рьшой и меня надо замечать!

— Замечать, говоришь? — папа наклонился к Мидиру поближе, так близко, что его неимоверно захотелось обнять, но Мидир сдержался: папа такое только от мамы терпел. — Хорошо, раз уж ты настолько бойкий…

Вот и нечего было папе так тяжело вздыхать! Мидир гордо выпрямился, намекая папе, что на самом деле бойкость — это хорошо.

— Тогда самое время учить тебя настоящему воинскому ремеслу, — чему-то обрадовался Джаретт и отвернулся к стражам. — Раз сами уследить не можете, то позовите Киринна! Он тут жаловался, что мало времени проводит с сыном, пусть пообщается с принцем. Посмотрим, надолго ли хватит его хваленого терпения!

Мидир заинтересовался весь, от макушки до пяток — он раньше не встречал взрослых, которые бы вслух и при Мидире жаловались, что им не хватает времени для общения с ним. Других детей Мидир вокруг не наблюдал, а взрослые все одно к концу дня скатывались в стоны. Даже самые терпеливые.

— И что это за Кир-р-ринн? — не сдержался Мидир и прикусил язык под взглядом отца. Тот невыдержанность терпеть не мог, а младший принц всегда старался соответствовать. Ну, почти всегда.

— Увидишь. А пока Киринн сюда идет, Мидир, скажи мне, зачем, ну зачем ты портишь мебель? Ты не лесовик и не превращаешься ни в дерево, ни в бобра! — ноздри у папы белели и раздувались, значит, сердился. — Ну что за манера?! Ты волк! Ты принц! Мэрвин никогда так не поступал! Подгрызать ножки — не твое дело!

Раз папа сердился, он заслуживал серьезного ответа. Мидир дождался паузы, чтобы не перебивать и не потерять главное в мешанине чужих слов.

— Подгр-р-рызать — мое дер-р-ро! Как раз потому, что я вор-р-рк! А ножки ир-р-ри ноги, это не так важно! Я, может, тр-р-ренир-р-руюсь!

Папа замер, потом склонился, уронив голову в сложенные лодочкой руки. Плечи его затряслись. Следовало успокоить.

— Не р-р-расстр-р-раивайся,