Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

из положения, описав, что называется задним числом, как раз то, чего он не видел, да так искусно, что у читателя и мысли не возникло бы о переписывании и «литературной обработке» чужих источников.

Юрий Нагибин и в этом плане привлекает писательской честностью: он пишет о виденном и слышанном, о том, что наблюдал своими глазами, пережил, перечувствовал. Для порядочной книги куда как достаточно и того! Что же касается политической злободневности, то, во-первых, за ней просто не угнаться. Приливы и отливы в африканских событиях порой поразительно часты и совершаются в отличие от океанских, казалось бы, в самых непредвиденных местах. Только газета способна угнаться за волной африканских и мировых известий, да и она сплошь и рядом не поспевает. Во-вторых, автор, как нам представляется, и не ставил своей целью освещать политико-экономическую сторону проблемы. Это не значит, что в книге нет ни политики, ни экономики: есть, но эти вопросы поданы приемами художника, а не репортера, они поставлены не речами политиков, не цитатами из деклараций и резолюций, а писательским изображением существующей обстановки, своеобразным подходом к людям, который отличается глубиной и наблюдательностью. Я отнюдь не хочу противопоставить одни метод другому: речь идет о правомерности и оправданности появления совершенно различных книг, посвященных современной Африке. У Юрия Нагибина — своя чеканка сработанного им африканского сосуда…

Мне доставили особенное удовольствие страницы о Нигерии. Гигантская страна — и не по одним лишь африканским масштабам. Шестьдесят с лишним миллионов населения — первое место в Африке! В своих очерках писатель передал человеческую атмосферу в одной из наиболее сложных стран независимой Африки, пережившей тяжелые годы братоубийственной войны, развязанной сепаратистами из Биафры. Нигерийский народ совершил настоящий ратный подвиг, отстояв единство своего государства, его неделимость, целостность. Общенациональные задачи потребовали неимоверных жертв — материальных и людских, но центробежные силы, подогреваемые империалистическими колонизаторами, были смяты и устранены с арены общественной жизни.

Советский писатель, оказавшийся в Нигерии, мягко, по-доброму, с теплотой и сочувствием присматривается к жизни вышедшей из горнила войны страны. Глаз у него точен, как и слово. Из его поля зрения не ускользнуло и то обстоятельство, что после войны в Нигерии возрос интерес к нашей родине, к опыту Советского Союза. Общественность страны отдает дань уважения принципиальной политике нашей социалистической державы, которая от начала и до конца военных действий оказывала разнообразную помощь федеральному правительству. В восстановительный период расширилась торговля между двумя дружественными странами, оживились контакты во многих других сферах. Нельзя без волнения читать сцены встречи советских литераторов с деятелями Общества нигерийско-советской дружбы: члены этого общества несут в народ правду о Советском Союзе, выступают за всемерное расширение связей со странами социализма. И в частных беседах пробивается это тяготение к нашей стране. Так, в доме одного местного вождя, известного политического деятеля Нигерии, разговор вращался вокруг колхозов и принципа распределения доходов по трудодням. Поверь, читатель, в буржуазной стране все эти понятия, вошедшие в наш обиход устоявшейся прозой, воспринимаются возвышенно, поэтично! «И снова я испытал, — делится впечатлениями автор, — странное, удивленно-взволнованное чувство: „за тысячи верст от родимого дома“, в сказочном дворце, где за окнами фаянсовая лазурь небес и зелень манговых деревьев и летают райские птицы, а по залам бесшумно скользят слуги в шелковых одеждах, будто на гумне или на завалинке в рязанской глубинке звучат слова „трудодень“, „неделимый фонд“, „бригада“, „предколхоза“…».

Интересный писатель всегда и всюду найдет интересных людей — и на советских, и на африканских проселках. Понятно, что Юрий Нагибин проявляет интерес к африканской интеллигенции: она только нарождается, ее пока мало, но пирога, как говорит африканская поговорка, отчалила от берега. Шагнуло вперед народное образование, открываются университеты и технические училища. Грамотных людей становится больше. Развивается африканская литература, а самобытное искусство заявило о себе красочными национальными и общеконтинентальными фестивалями-смотрами. Все это свидетельствует о духовном подъеме народов, вышедших на путь самостоятельного развития. Книга знакомит читателя с нигерийскими литераторами Волле Шоинкой и Амосом Тутуолой, блистательным скульптором Беном Энвонву, у которого в войну погибла коллекция произведений, с кенийским художником Эммо Нджау и талантливым кенийским скульптором-самоучкой Эдвардом Нженги, работающим в «Центре помощи неимущим», с «египетским Чеховым» — писателем Юсефом Идрисом, у которого в душе — боль за поражение в войне с израильскими агрессорами…

И все — человечно, по-нагибински душевно: писатель воспевает людей труда, он ценит увлеченность, высокий профессионализм в любом деле. Ремесленники вызывают у него проникновенные слова о мастерстве вообще. Вот это место: «Запомни, — сказал я себе. — Не доверяйся скользящему бегу пера по бумаге, принимая обманчивую легкость за вдохновение. Сомневайся в каждом третьем слове, ведь рука слепа… Да хватит ли всей жизни, чтобы стать настоящим ремесленником в своем литературном цехе?..»

Хочу обратить внимание и на словесную ткань африканских рассказов: она добротна, выразительна. Порой короткие, удачные мазки создают законченную картину. Их — настоящая россыпь: «Каждый нигериец похож на Остужева в роли Отелло»; об аистах, которые «выбрасывали перед посадкой длинные ноги, устремленные вперед, будто шасси самолета»; у автора — «зебры в арестантских халатах», «духота ночи, набитой звездами, как решето черешнями». Читатель как бы своими глазами наблюдает за церемонией встречи эмира, которого «служители сняли… с лошади, оправили на нем воздушные одежды, будто на невесте перед венцом», за всадником: «Он круто осадил, будто врыл коня в землю», как, «отмахивая пальмы (не километры!), мы мчались по широкому, прямому шоссе»…

Ну как после этого не ждать от Юрия Нагибина новой книги об Африке! Закон подлинного мастерства одинаков в любой профессии: сделав удачную вещь из нового материала, художник приступает к очередной работе. Полагаю, что к этому пожеланию присоединятся многие-многие читатели нагибинской книги о нагибинской Африке.

Н. Хохлов

На земле Марокко

У порога страны

За плечами были тысячи километров пути: перелет Москва — Париж на «ТУ-104», двухдневная беготня по парижским улицам, долгий перелет из Парижа в Касабланку на старом французском самолете, шедшем так низко, что были видны пустые арены для боя быков в испанских городах, — но сейчас, выйдя из отеля, расположенного в самом центре Касабланки, я испытывал такое чувство, будто путешествие только начинается. Нам предстояло проделать на автобусе три с половиной тысячи километров по Марокко, стране не столь уж обширной, но включающей в себя и покрытые снегом горы Атласа, и знойные пески Сахары; стране, омываемой на западе Атлантическим океаном, на севере — Средиземным морем. Я чувствовал себя на границе неведомого и жадно вглядывался в проходящих людей: статные