Первый русский генерал Венедикт Змеёв. Начало российской регулярной армии - Сергей Тимофеевич Минаков

«В упорных и решительных сражениях, – пересказывал Е. Фукс размышления самого Суворова, – бывают такие минуты, когда обе стороны, по невольному действию сердца человеческого, ощущают слабость средств своих, бесполезность напряжений и сил истощения. Наблюдение сей единственной минуты доставляет успех и славу. Суворов одним взором усматривал движение рядов и душ русских воинов. К сей минуте нравственного ослабления у него был всегда запас. В самом жару сражения под неприступными высотами Нови Суворов увидел сие расположение душ; немедленно отдал приказ к нанесению неприятелю последнего удара и, когда все войска двинулись, герой сказал: «Велик Бог Русский! – Я победил Моро!»9.

Словосочетание «русский бог» обычно приписывается Мамаю после его поражения в Куликовской битве. Хотя встречается оно еще в письменных древнерусских памятниках XI–XII вв.10

Религиозное мироощущение Змеёва и Суворова выражалось во всей совокупности христианско-православной психоментальности, в органично-нерасчленимом единстве вероучения, церковно-православной обрядовости, всего образа жизни обычного, традиционного по духу и мыслям своим русского человека, со всеми его бытовыми привычками, суевериями и предрассудками. В этом мироощущении было все, что питало психоментальные свойства и особенности русского человека как явление духовное, этнокультурное, этнорелигиозное и психокультурное – во всей его исторически сложившейся, духовно-нравственной целостности. Русско-православное мировосприятие формировалось в исторически сложившейся духовной автономизации России, в суровых условиях многовекового выживания, в вынужденном отрыве от остального христианского мира, особенно в мирской религиозно-обыденной повседневности. Ее исчерпывающая была обусловлена ее «заземленностью», сугубо «русским историзмом» в мировоззрении русского человека. Все это и стало народным «русским богом» – «символом веры» и подлинным «естеством» Суворова и, уверен, его «прообраза», думного генерала Змеёва.

О ты, пространством бесконечный,

Живый в движенье вещества,

Теченьем времени превечный,

Без лиц, в трех лицах божества!

Дух, всюду сущий и единый!

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто все собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем – бог!

…Себя собою составляя,

Собою из себя сияя,

Ты свет, откуда свет истек.

Создавший все единым словом,

В творенье простираясь новом,

Ты был, ты есть, ты будешь ввек!11

Г.Р. Державин, близкий и лично, и по своей ментальности к Суворову, так выразил свое, думаю, и его религиозное мироощущение. Уверен – и мироощущение «первого русского генерала» XVII в. Венедикта Змеёва.

Повторюсь: «язык – жилище бытия». Суворовский русский язык лаконичен и архаичен. Он сложился в привычной и естественной для него русской солдатской среде, народной по своему происхождению и «допетровской» по бытовым и языковым привычкам. По стилистике и смыслам суворовских писем он близок к русскому языку Венедикта Змеёва. В употребляемых им словах и выражениях звучит первоначальный, буквальный смысл тех или иных русских слов, восходящий к XVI–XVII вв., который к концу XVIII в. в речевой практике образованной, тем более светской, части русского общества изменился, деформировался, приобрел несколько иное содержание.

Через неделю после своей блестящей победы над турецким войском на р. Рымник в своем письме Суворов просит светлейшего князя Г.А. Потемкина: «Дайте дорогу моему простодушию, я буду вдвое лутче, естество мною правит…»12 «Естество» и «простота души», заложенные в нем «русским богом» – «русским народным богом». Потому-то, вспоминая впечатление английского генерала Р.Т. Вильсона, находившегося при штабе Кутузова, «дух Суворова витал над русской армией» в 1812 году.

«Герой, – по мнению М. де Унамуно, – это индивидуализированная коллективная душа народа: его сердце бьется в унисон с сердцем народа, но его ощущения более субъективны; это прототип народа и его воплощение, духовная суть народа. И нельзя сказать, что герои ведут народ за собой – нет, герой – это сознание и словесное выражение народных стремлений»13. Так мыслил и Л.Н. Толстой.

В контексте этих размышлений интригуют строчки А.С. Пушкина в сохранившемся фрагменте 10-й главы его «Евгения Онегина».

…Гроза двенадцатого года

Настала – кто тут нам помог?

Остервенение народа,

Барклай, зима иль русский бог?14

Пушкин не боится быть ироничным и одновременно серьезным, указывая основные пути поиска причин победы России над военным гением Наполеона в 1812 году. И завершает этот фрагмент следующими строчками:

Но бог помог, стал ропот ниже,

И скоро силою вещей

Мы очутилися в Париже,

А русский царь – главой царей15.

Логика пушкинского текста подталкивает нас к догадке, что помог-то именно «русский бог», потому что о другом-то «боге» в тексте речи не было. И судя по его сугубо земной этнокультурной природе – «русский», – Пушкин вряд ли относил его к «небесным факторам».

В эпоху Николая I словосочетание «русский бог», оказавшись в официальном государственном лексиконе, вызывало иронию и сатирическое осмысление со стороны образованной, а следовательно, в той или иной мере «западнически» вольномыслящей части российского общества.

Нужно ль вам истолкованье,

Что такое русский бог?

Вот его вам начертанье,

Сколько я заметить мог, —

задавался вопросом и следом отвечал на него близкий друг Пушкина, известный в те годы русский поэт П.А. Вяземский в своем сатирическом стихотворении «Русский бог»16:

Бог метелей, бог ухабов,

Бог мучительных дорог,

Станций – тараканьих штабов,

Вот он, вот он, русский бог.

Бог голодных, бог холодных,

Нищих вдоль и поперек,

Бог имений недоходных,

Вот он, вот он, русский бог.

…К глупым полн он благодати,

К умным беспощадно строг,

Бог всего, что есть некстати,

Вот он, вот он, русский бог.

Бог всего, что из границы

Не к лицу, не под итог,

Бог по ужине горчицы —

Вот он, вот он, русский бог17.

Надо сказать, что это стихотворение П.А. Вяземского, не предназначенное им для печати, было весьма широко распространено среди образованной и читающей русской публики. Разумеется, его знал и Пушкин. Суть этого «русского бога» достаточно ясно выражена в строчках: «к глупым полн он благодати, к умным беспощадно строг, бог всего, что есть некстати, вот он, вот он русский бог; бог всего, что из границы, не к лицу, не под итог, бог по ужину горчицы – вот он, вот он русский бог» и т. д.

«Русский бог» Вяземского выражает цивилизационно-культурный абсурд, заложенный в самой сущности России. Природная суровость, бытовая скудость, бездорожье, обреченная неустроенность,