Косотур-гора - Леонид Александров

и рваной шубейке. Он со скрежетом волок снятую с огорода длинную жердь. Мигом вскочил на лёд и с трудом перекинул жердину через воду – получился мостик! Затем, осторожно перебирая лапоточками, балансируя руками, пошел над разводьем.

–А-а-а! – раздался вдруг крик, мелькнули широко расставленные рукава шубейки.

Степан в два прыжка обежал обрыв, спрыгнул на лед и подскочил к трещине, выхватил за воротник барахтающегося перепуганного мальчишку.

– Куда тя леший понес?

Тот, поднимаясь со льдины, со страха и холода клацал щербатыми зубами. Детвора столпилась вокруг.

– Чей будешь? – сердился Степан.

– Отжаться бы, – дрожал мальчик, пытаясь снять с себя шубейку.

– Зареченский он. Лукерьи-проныры сын! – охотно объяснил один из мальчишек. – Панькой его звать.

–Айда домой! – отжимая одевку, закричал Степан, кинув шубейку себе на плечо, правой рукой ухватив спасенного за скользкий рукав рубашонки.

– Не могу! – упрямо и отчаянно заявил вдруг Панька, присев на лед. – Пальцы на ноженьках заходются!

– Бегом! – заревел на него спаситель и, не отпуская рукава его, увлек к берегу.

– Ловко он Паньку выудил, – рассуждали мальчишки. – Настырнай!2

– Ну! Момент – и затянуло бы под лед…

Бежали проулком к улице. На углу, возле дома, еле переведя дух, тяжело дыша, Степан спросил Паньку:

– Согрелся?

Можно было и не спрашивать. Скуластое лицо малыша раскраснелось, он смущенно улыбался. Доверчиво глядя на Степана, заговорил:

– К дедке я собрался. На смолокурку. Там, – махнул рукой на реку, – на Даниловом мысу. Лед-то, сам, небось, видел… И хлеб утонул, – заключил он понуро.

– Мать-то дома? Лёд я видел…

– А? Не знаю… В завод ушла после Покрова дня. Сгинула: ни слуху, ни духу. Ну, я пошел! – и сдернул с плеча парня шубейку.

– Постой, Пашка! – бросился за ним Степан, и неожиданно столкнулся с девушкой.

– Ой! – всплеснула руками она, вытянув их перед собой.

– Степа! Какая нечаянная встреча! Прошла целая вечность с тех пор, как… Ты что, бодался с кем? – спросила она вдруг, пристально разглядывая лицо его. – Марусеньку – сестру твою, хотелось очень увидеть, да недосуг все. Она здорова?

Он качнул головой. Нет, он сестру не видел с тех пор, как выбежал из дома. Выбежал…

Вот почему Татьяна – так звали девушку, – смотрит на парня подозрительно. Синяк на лбу…

Она о чем-то еще спрашивала его и, не дожидаясь ответов, незаметно увлекала Степана за собой. Шли по улице, и возле фундамента большого строящегося дома, подошли к воротам флигеля. В улицу выходили два окна сверху, и два – из подвального помещения.

Степан рассеянно бросил взгляд на дом, затем на девушку, будто увидел её впервые. И куда она его ведет?

А она, невысокая и стройная, с чуть продолговатым смуглым лицом, на котором очень к месту был чуть вздернутый нос и рот, с красиво очерченными припухлыми губами, взявшись за кольцо калитки, приглашала войти:

– Заходи, Степа, мне хотелось бы тебя своему папе представить.

Полуобернувшись к попутчику, она другой рукой теребила кончик темно-русой косы, выбившейся из-под светлой шляпки на грудь.

–Ты не робей! – продолжала она, и решительно шагнула по крашеной охрой ступеньке лестницы, начинающейся почти от самой калитки.

Степан несмело закрыл за собой дверь, подумав:

«Не званый гость хуже… Эх, была не была..»

Татьяна остановилась наверху лестницы, дожидаясь попутчика, и продолжала:

– По случаю пасхальной недели администрация завода объявила «гулевые», то есть праздничные каникулы, вот мы с папой и решили приехать. Вдвоем. Как же я его одного брошу? Он у меня такой большой, и такой беспомощный. И такой хороший.

Чья-то фигура заслонила свет на лестнице, и раздался голос с хрипотцой:

– Позволь узнать, Танюша, перед кем это ты расхвасталась? – по лестнице бодро подымался мужчина лет сорока, с бородой клином. В руках он нес кринку с молоком. Одет налегке, на голове – шляпа.

– Гостя привела, папа, – радостно объявила Татьяна, открыв на себя дверь, пропуская вперед сначала Степана, а затем – отца. Она быстро сняла пальто и шляпку, приняла у отца кринку, поставив её на стол.

–Ну, подействуй на него! Кстати, его Степаном зовут, битый час слова добиться не могу, – говорила она с неподдельным отчаянием.

– Сейчас, сейчас разглядим, на кого нужно подействовать, – деловито-шутливо говорил отец Татьяны, легонько подталкивая парня от порога. Будь уверена!

– Стало быть, так: нашел – молчит, и потерял – молчит? Проходите смелее, молодой человек, – и вдруг искренне обрадовался:

– Везет же этому дому на гостей! Давайте вашу шапку!

Гость молчаливо запротестовал, держа шапку в руках.

–Ну, бог с вами, бог с вами! Отбирать не стану, хотя украсть её можем. Значит, молчание – золото, да? Жаль, самого хозяина нет…

– Это же Молчанов Степан, – выручила Татьяна. – А папку моего зовут Николаем Модестовичем.

– Вижу, – пробормотал Степан.

– Вот и разговорились, – засмеялась Татьяна.

– Молчанов? – спросил Николай Модестович. – Могла бы и не называть. Сам вижу, не из Болтуновой семьи. Дочка, сделай милость, поставь самовар. Вода залита, щепа в печурке.

Степан робко присел на лавку, односложно отвечал отцу Татьяны, мимоходом заглядывая в небольшую горницу, похожую на зал музея. На стене – рога лося и косули, а на деревянных стеллажах уютно расположились чучела глухаря, селезня и других пернатых, обитающих в здешних лесах. Неожиданно он вздрогнул, встретившись взглядом с провалом глазниц стоящего в углу человеческого скелета.

«Вот так влопался!» – подумал он, и по спине пополз липкий холодок от страшной догадки. Как же он не узнал дома «шайтанихи», в сторону которого плевались все жители села, стараясь обходить его стороной. Проживал в этом доме поляк Стась Павлыч, что купил его за бесценок у старой вдовы. Шептали про него всякое: и что он отбывал ссылку в Сибири, и что теперь его оставили здесь на поселении, и что шляется он по лесам.

Властям все эти сплетни были на руку. «Свихнулся, надо полагать», – докладывали наверх. – «Камни в дом таскает, в трубу на звезды глядит. Бродит день-деньской то с молотком, то с ружьишком, крамольных речей не говорит».

«Проморгаешь, запорю!» – рычал на соглядатая уездный начальник.

Но Стася Павлыча «проморгали». Стремясь заработать на существование, он с группой земляков расширял разведку графита на берегу озера Кысы-Куль и случайно, по ему одному известным признакам, наткнулся на следы стоянки первобытного человека. Своей находкой он поделился с руководителем поисков, горным инженером Николаем Модестовичем, отцом Татьяны.

«Возможно-возможно», – сказал тогда инженер. – «Имеются неопровержимые данные, что Южный Урал в течение нескольких миллионов лет бывал то дном моря, то континентом с горными вершинами, где обитали мамонты, бизоны, пещерные львы. О найденных костях животных морских и земных рассказывали мне не раз. А почему