Возраст Весны - Саша Немировский

class="p">Расшиты лучами, распластаны  вширь облака  

под ногой в остановленном шаге. Прошедшего вести,

печали собой закрывает раскрой этой ткани. По тени от камня 

скользит моя тень, как перо по бумаге, и пишет, что зло и несчастье  дале́ко внизу  

и покуда не надо туда торопиться.

Я вернусь на вершину. Сегодня вернусь на вершину, где птицам –

не место. Где в грозу  навсегда замерзают с улыбкой  

досады.

То, что не дошли мы, взывает разлукой с любимой, горчит, оставляя осадок.

Наст хрустит  

на морозе под стальною подошвой ботинка. Взорвавшийся снег бесконтрольно песчинками   катится в пропасть.

Простив  

человеку желанье,

гора открывается полностью.

Б Л О К Н О Т Х У Д О Ж Н И К А

Шоколадный  

рассвет, растворяя звезду   над громадой наклонной границы, проявляет картинку.

Непогоду раздув,

ветер стих без причины. Затишье случайное длится. Подарок и приз —

света луч. Он срывает личины    с событий. Они катятся вниз. Не забыть бы спуститься.

(7‐20.02.24 мт. Оризаба)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

СЕМЕЙНЫЙ ПОРТРЕТ  

Немного света.

Выхватить лицо,

манеру говорить, раздумывая, плавно, с пыльцой  

усталости от седины вопроса. В конце ответа,

отметив главное 

сжимая пальцами очки, посмотрит вниз.

Он небольшого роста, брючина торчит,

где тень стола распластана по кухне. Лучом не надо. Он лыс, а всё и так бликует.

Переведи на собеседницу. Пускай софит чуть тухнет. Она молчит.

Взор в пепельницу,

полную лушпаек от семян, помимо сигарет, докуренных до фильтров. В её года и стан,

и грация движений. Но в чём тут хитрость — он не знает.  Допи́т вечерний чай. В разрыве тишины — далекая сирена скорой  слышна отчётливо. С покатого плеча   сползает тень. Молчанье — тоже форма разговора.

Десятки лет уж возрасту любви. Для споров  

не осталось тем. Под гору  связки мыслей,

как листья 

зрелые кружатся в хороводе, лови   любую, расчленяй, крути да пристально, до ясности, разматывай. На проводе    случайный телефон.

Б Л О К Н О Т Х У Д О Ж Н И К А

Он не встает. Опять реклама. Она, обеими руками, показывает на пустую чашку. Мол, хочешь свежий чай? Кивает, соглашается.

Из приоткрытого кармана 

торчит бумажка –

строчка, черновик  

ночной бессонницы. О чём — неважно. Щенок сопит  

в ногах. Из‐за стола не встать. У них не водится  тревожить зверя.

Она приносит кружки 

Над краем — пар ещё дымит. Не к спеху   пить. Лимон. Размеренным   движением — разрез. Два ломтика. Две жёлтых дужки — Ничто не повторяя, семейная эпоха   без 

детей. За четверть века, где‐то так, до рая.

На постановку нечего пенять. Картинка в рамке волшебства движений. Отец и мать,

вне временны́х спряжений. Срез бытия и красок не унять.

(22.06.24)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

* * *

Опять штормит, и в мороси не виден город. Холм 

размывается ручьями. Распорот  

по краям залив прибоем. Зима — вся в сером. Смыло голубое, а тело держится на крепком чае 

и нету мочи слушать этих чаек! Им только б корм.

Лесок  

прибрежный клонится от ветра. Похожесть волн,

вращающих песок —

намек на то, что вечность – это  простой повтор известных всем сюжетов, возможно, лишь наискосок, или в каком другом порядке, расставленных, но с той же сутью. И уж точно вряд ли,

чтоб с другим концом. Как долго можно выжить на распутье? Не выбирать из двух, не принимать решений? Зачем мне дух? —  я временный пришелец, топчу кольцо,

уперши взгляд в решетки прутья.

(29.01.24)

Б Л О К Н О Т Х У Д О Ж Н И К А

РАССВЕТ В ПУСТЫНЕ 

Сладко спится  

тебе на морском берегу, где пузатые дюны бегут в горизонт. В складках берега птицы, не нарушив твой сон, о чем‐то щебечут, рассвет стерегут.

Подсвеченной ниткой он прошьёт облака, а после, как тканью раскроет узор. У моря слегка розовеют бока. Тебе снятся века  

да бескрайний простор.

И кто там придумал — будить этот день? Проспи его насквозь, не трогай дела! Но строгое солнце расправило тень, дорожка морщинки у глаза легла.

Орёл пишет кольца, найдёт ли обед  там, где кролик и мышь, спеша на работу,

едва вышли из нор?

Ты спишь.

Ты не слышишь, как падает свет, как волны с пустыней ведут разговор 

про эту охоту.

Малыш, ненаглядный, ну как тебе знать, что шар повернулся к востоку чуть‐чуть? Необъятной пустыни барханит кровать  вслед тому, кто один твой лишь ведает путь.

(28.05.24)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

AT * LUNCH

‐ Прекрасная незнакомка, разрешите купить вам напиток? Тонкие локотки на стойке, коктельное платье,

белокурые локоны,

дамской сумочки свиток.

– Знаете,

вы мне напоминаете 

о версии жизни,

которую я не прожил. Пруд возможного прошлого, затянутый ряской забвения. Сюжет для кино, сшитый  из крошева 

вырезанных сцен.

Надеюсь, что говорю не грубость – здесь, в этом загнанном баре, вы – привидение  

красоты. Таких колен округлость  редка в природе,

чужда и местности, и с нею в паре, городка сырой погоде. Ваше лицо просится на портрет. Нет,

лучше – вышитым на гобелен, как памятник породе.

Вытканное золотой ниткой, оно не узна́ет старость. Ну? Из списка здешних напитков   что‐то ведь будет в радость?

 

____________________________________________________________________________________ * Во время ленча (англ.)

Б Л О К Н О Т Х У Д О Ж Н И К А

Я, малость,

кажусь вами вдруг увлечён, но если это реальность, то лучик, падающий на ваше плечо – это дурман для глаз.

Так джаз,

расплавленный трубачом, уменьшает волненье чувств, не трогая тех, в которые верую. По взгляду вашему, что обдаёт горячим, вижу, вы сейчас позовёте охранника. Не надо, не размыкайте уст. Я уже ухожу в серое,

где многогранники  

зданий —

муравейники и каждый — пуст. Благодарю за компанию. Ваш счёт оплачен.

(30.01.23)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

О РЫБАЦКОЙ УДАЧЕ *

Могло быть и так: не было бы рыбацкой снасти, сломалась бы удочка, утонула блесна, потом улеглись бы страсти, но не ловилась бы рыба, (а была ль вкусна?)

Яхта б не шла с ветром  

попутным.

Слава богу, остались живы, повезло, и улов оказался крупным. Примета  

клёва — натянутая до отказа леска. Блеск в глазах рыбака и нерезкие  

движения рук, выводящие ужин  из морской пучины   

к ногам возлюбленной, где он и будет сложен. А кому мы служим,

если ещё мужчины?

Могло бы быть по‐другому, Но, увы, не сложилось. Под рукой  в кастрюле уха дымилась, сковородка, шкворча, брызгала нежным маслом. Яхта ложилась 

в дрейф, и закат обещал быть прекрасным. К мясу  

рыбы прилагалось вино и что покрепче. Но не сыпьте мне соль на рану, если б оно горчило,

то сегодня бы было легче. Сегодня бы не лечили, а ходили бы да смотрели прямо. Руки бы не тряслись, губы бы не синели, и к ряду  

других событий не было бы причины. То, что нас не убьёт, сделает нас сильнее, особенно, когда оно вынуто из пучины.

Б Л О К Н О Т Х У Д О Ж Н И К А

Особенно поражает жизни хрупкость, как свечки пламя,

несомое через комнату, продуваемую сквозняками. Поражает скупость  

последних слов, движений пред тем как тело..., впрочем, сказано много на эту тему.

Внезапность смерти звучит в живущих, как крещендо  

всего, что есть самое лучшее, поскольку нельзя измерить чувство вины  и признать ошибки,

ибо как тогда  выживать без прощёнья, пусть и паршиво?

Так и глядишь со спины 

на уходящее,

которое не исправить, не разбирая, где разница меж настоящим  и тем, что являет память.

(11.01.24)

 

__________________________________________ * История основана на реальных событиях, когда группа людей, путешествуя на яхте в Карибском море, поймала большую барракуду. Они её приготовили и поели. Отравление нервно-параллитическим ядом было очень серьёзным .

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

СНЕГОПАД 

Горная деревушка,

засыпанная по колено белым. Под снегом: крыши, дорожки, церквушка, восходящая в небо.

А он продолжает сыпать. Господи, красота какая! Лепит в лицо,

кожу колет, тает.

Улица  

то ли летит, то ли теперь   плывёт, просто накрени́вшись. На цыпках  забежать на крыльцо, дёрнуть дверь  

в тепло. Ввалиться 

в тропики пустынного отеля.

Ночь. Зима. Камин подрагивает пламенем в фойе. Отдельно  

друг от друга незнакомцы — постояльцы. По комнатам скрип половиц, вполне, случайными шагами, как пальцами, достоин джаза,

что дует в такт из радиосистемки. (Жилища стенки,

навскидку глаза,

собранные лет сто пятьдесят 

назад, наверняка слыхали то вживую.) Кресел спинки —

облокотись, присядь. Эклектика: век, полтора?

В углу шифрует  

время старое пиано,

и странно 

смотрится кора  

обоев вместо краски.

Б Л О К Н О Т Х У Д О Ж Н И К А

По зданью ощущенье тряски  

от поезда, гудящего ночным. Трещащие дрова  

печным 

зверьком здесь, в паре миль   от шумного фривея.

Штиль.

Отсутствие за стойкою портье. Снег продолжает за стеклом. Как крутится! —

похоже, ветер свирепеет. Остыл камин, и с ним осто́в   гостиницы поплыл по темноте.

Уйти на холод улицы, где запах табака.

Кури́тся  

трубка, издавая пых,

да кру́жатся снежинками века, рождая стих.

(19.01.22)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

ШТОРМ

А где же девушки с открытыми плечами, несущие нам кружки на заказ? Где лёгкий бриз,

где чаяние 

Знакомства? –

Плац,

патио да мокрый лист 

осенний 

собою глаз 

фонарный прикрывает. Растений  

зимние скелеты расчёсывают ночи космы, качаясь в набегающих волнами порывах ветра. Все уплывает, забивая водостоки. От спектра 

света виден только тёмный ряд частот, и в нём домов постройки 

нотами во мгле.

У каждой  звук,

отличный от соседа,

зависит от пустот,

оставшихся в земле 

и не заполненных ещё водой небесной. Обвалы, сели –

это впереди. Пока что просто: не покурить снаружи 

всю неделю.

Пока что зонт – ещё оружие, пускай не повсеместно, но отражающее грозно, пусть на минуты,

потоки влаги,

и тем нам облегчающее муки. Доплыть до берега,

Где утонули маки 

Б Л О К Н О Т Х У Д О Ж Н И К А

где стоит ещё авто,

не смытое рекой (случиться позже) – забиться внутрь, ступив с поребрика. Снять мокрое пальто – пусть сохнет кожа,

и плыть сквозь лужи, доходящие до дверец, считать дела.

Дождь стелется 

листами наискось в бессилье фар. Метла  

упавшей ветки бьёт под днище. Нас смоет всех. Планета станет чище. Добьёт потоп, что не дожёг пожар.

Шторм пролетит, и солнце расщедрится. Моря сойдут, и  расцветут сады. Лишь под ногою хрустнет черепица 

напоминаньем будущей беды.

(24.01.23).

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

ВИДЕНИЕ.

Кринолиновый вечер, прицепленный к бабьему лету. Деревянная сцена накрыта от солнца платком. Музыкальные речки,

бегущие паводком в Лету. В горле ком 

от стихов. Как желтеющий мак, украинский флаг  

на макушке индейского ти́пи. Запах жареного мяса в дуновении ветра. Человек в кипе 

в развалку идёт через поляну 

в складных стульях,

стоящих с шагом в полтора метра. Ты родилась а Киеве, жила в Стамбуле, в июле 

пересекла океан.

Луч заблудившись в липе, золотит ножки в гетрах. Ты поёшь волшебно,

или это мой самообман? Совершенная 

гармония всегда полнит ноты  

разрухой планов.

Мы совпали по времени и по месту, — что это за такой случай? Кто там, интересно,

смотрит на нас, разгоняя скуку? Куча  

людей вокруг распалась и куда‐то канула.

Если я протянул тебе руку  

в дружбе,

значит, я тебе нужен. Не отзывай к ноге мелкую тему нашей беседы. Лучше 

смотри в глаза, где разводы лета 

Б Л О К Н О Т Х У Д О Ж Н И К А

отражаются сеткой 

листьев, облаками цвета  стыда в закате.

Перестань поправлять 

испуганное ветром платье. Наше совпадение необходимо принять. У меня нет от тебя секретов.

Опять  

мы допустим меж нами  

время и расстояние.

Обречённость рассвета – такова. Ты уходишь, ты ступаешь прочь по поляне. Под твоими ногами  

не проминается трава.

(11.10.24)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

ИЗ ЦИКЛА МЕКСИКАНСКИЕ ЭКЛОГИ

МEXICO CITY БЛЮЗ 

Августовский Мехико‐Сити. Автомобильный смог, пришитый нитями 

дождя к островам строений. Пресытившееся  

отбросами вороньё,

вспугнутое,

покидает растения  

сада.

Гостиничка. В фойе выгнутые  стулья, ворсистая   

обивка в контраст наряду, твоё   

летнее платье чуть выше коленей.

Дождливый Мехико‐Сити. Шины хлюпают в лужах. Дырки в дорогах не ужас — норма.

Вздрагивает прохожий. Опять взлетает ворона. Названия улиц — блёклы. Непохожие  

друг на друга цветные домушки кружат   прозрачную жизнь сквозь стёкла  

оконных рам.

Вечер в Мехико‐Сити. Ресторанчик, ананасные дольки. Музыкант, выдыхая в маску, поёт под баян.

Вы сидите.

Глазки  

в меню, но столько, сколько   хотите, никак не выпить.

Б Л О К Н О Т Х У Д О Ж Н И К А

 

Ночь над  Мехико‐Сити   

раздвигает всё, что можно   раздвинуть, едва кончилось вёдро. Тени 

тянутся прочь от земли. В небе, осторожно 

повернув спину,

облака открывают звезду в зените.