Ужасные сказки братьев Гримм. Иллюстрированное издание - Якоб и Вильгельм Гримм

Женщина не ушла от воды. Она бродила по берегу, не зная покоя, то замирая, то пронзительно крича, то тихо всхлипывая. Наконец, силы её иссякли, и она упала на землю и погрузилась в глубокий сон. Ей приснилось, будто она с трудом карабкается между валунами, цепляясь за шипы и колючие лианы, под дождём и ветром, что рвёт её волосы. Когда она добралась до вершины, открылся перед ней совсем иной пейзаж: синее небо, мягкий воздух, цветущий луг и чистая избушка. Она вошла в дом, где седая старуха дружелюбно ей улыбнулась.

Проснувшись, женщина решила исполнить то, что подсказал сон. Всё оказалось точно как во сне: гора, луг, дом. Старуха приветливо приняла её, усадила и сказала:

– Видно, ты пережила беду, раз пришла в мою одинокую хижину.

Женщина заплакала и рассказала всё. – Утешься, – сказала старуха. – Я помогу. Вот тебе золотой гребень. Жди, когда взойдёт полная луна, и иди к пруду. Расчеши у воды свои длинные чёрные волосы этим гребнем. Когда закончишь, оставь гребень на берегу – и смотри, что будет.

Женщина вернулась. До полнолуния время тянулось мучительно. Наконец, луна взошла, и она пошла к пруду, села и начала расчёсывать волосы. Закончив, положила гребень на берег. Из глубины поднялась волна, накатила, подхватила гребень и унесла. В ту же минуту вода разошлась – и из неё поднялась голова охотника. Он не говорил, только смотрел на жену с печалью. Вторая волна вскоре накрыла его снова, и всё исчезло. Только отражение луны снова смотрело на неё с безмолвной глади воды.

Безутешная, она снова пошла к старухе. Та вручила ей золотую флейту:

– Жди полнолуния. Сыграй на флейте у воды красивую, грустную мелодию. Затем положи флейту на песок – и жди.

Наступила ночь. Она исполнила всё, как велено. Флейта исчезла в волне. На этот раз из воды поднялся охотник по пояс. Он раскрыл объятия – но вторая волна снова утащила его вниз.

– Что толку, – сказала женщина, – если я вижу его только на мгновение, чтобы снова потерять?

Но в третий раз ей снова приснился путь к избушке. Старуха дала ей золотое прялку и сказала:

– Осталось последнее. В полнолуние сядь у воды, напряги прялку до конца и поставь её у берега. Смотри, что будет.

Ночью, при луне, она пряла до конца и поставила колесо. Из глубины вырвалась волна и утащила прялку. В тот же миг из воды вырвался весь охотник, схватил жену за руку – и они бросились бежать.

Но пруд ожил. С диким ревом он хлынул на землю. Смерть уже дышала им в спину. Тогда женщина в отчаянии взмолилась старухе о помощи – и тут же оба превратились: она – в жабу, он – в лягушку. Волна настигла их, но не убила. Она унесла их врозь, далеко-далеко.

Когда воды ушли, они вновь стали людьми. Но оказались далеко друг от друга, среди чужих. Их разделяли горы и долины. Оба начали пасти овец. Так они и жили – годами, полные тоски и одиночества.

Однажды, весной, оба вывели свои стада – и случай свёл их. Он увидел стадо на склоне, подошёл – и они встретились в долине. Они не узнали друг друга, но обрадовались, что больше не одиноки. С тех пор они всегда гнали стада вместе. Молчали, но чувствовали облегчение.

Однажды вечером, когда на небе стояла полная луна, пастух достал флейту и сыграл печальную, красивую мелодию. Когда он закончил, он заметил, что пастушка горько плачет.

– Почему ты плачешь?

– Ах, – сказала она, – такая же полная луна стояла в небе, когда я последний раз играла эту мелодию на флейте, и из воды поднялась голова моего любимого.

Он посмотрел на неё – и будто пелена упала с глаз. Он узнал свою жену. Она посмотрела на него – и тоже узнала. Они обнялись, поцеловались – и нет нужды говорить, как счастливы они были.

Примечание

Перед нами не бытовая история, а настоящий фольклорный миф, в котором нет злодеев и добрых фей, нет справедливого воздаяния – только неумолимые силы природы, магические законы обмена и медленное, выстраданное возвращение из подводного мира.

Русалка здесь не "русалочка" и не водяная женщина в романтическом смысле, а олицетворение коллективного страха перед водной стихией, старое божество жертвы, сохранившееся в европейском фольклоре в ослабленной форме. Мотив сделки мельника с водяной – одна из вариаций древнего жертвоприношения, восходящего к аграрным культам: человек отдаёт духу реки первенца в обмен на урожай и благополучие. Гриммы не адаптируют это, не смягчают – сделка заключена, и отдать придётся.

Вода здесь – не просто фон, а активный мифологический субъект: она уносит, скрывает, не возвращает. Пруд у мельницы – пограничная зона между мирами. Именно он даёт богатство, но требует плату, и забирает своё в тот момент, когда жертва уже почти забыла о договоре. Это важный элемент – время у воды иное, и долг не сгорает даже через годы.

В отличие от многих других сказок, где смерть одного из героев – финал или средство морального урока, здесь сам акт унесения мужчины в воду – это ритуальное исчезновение, возвращение в утробу первородной стихии. Его жена не просто страдает – она проходит три фазы обряда возвращения: три ночи, три полнолуния, три дара, три попытки частичного освобождения. Это строгая мифологическая структура, восходящая к архетипу нисхождения и возвращения души. Женщина действует как проводник между мирами, а её инструменты – гребень, флейта, прялка – это предметы женского ремесла, трансформированные в архаические артефакты власти над границей жизни и смерти.

Каждый её дар погружает и возвращает мужа лишь частично: сначала – голова, затем – верх тела, затем – полностью. Это не милость русалки, а точная система ритуала, в котором нарушенные законы должны быть выкуплены действием, не словами.

Финал сказки не облегчает напряжения, а доводит его до предела: побег из водного мира сопровождается тотальным наводнением, Стихия мстит, хлещет в мир живых, сметая границы. Только превращение – в жабу и лягушку – позволяет героям выжить, но за эту жизнь они платят разлукой длиною в годы, нищетой, скитанием и безымянным бытием.

И только случай, при полной луне, с помощью той же самой флейты, приводит к узнаванию. Момент узнавания здесь – не «счастливый конец», а трагический момент возмещения, где любовь – это не