Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

Преодолев пустынный район, где завывающий ветер вздымал пыльные облака, мы въехали на более милый участок, где дорога петляла между поднимавшимися на значительную высоту террасными полями. Монотонность этого типичного – без единого деревца – китайского пейзажа усиливал густой туман, вскоре перешедший в дождь. Плохая видимость сделала картографирование практически невозможным.

Миновав Фэнсян и ряд других городков с заляпанными грязью стенами и прямыми, перпендикулярно пересекающимися улицами, столь характерными для Китая, 28 апреля я въехал в Сиань.

За две недели, проведенные в городе Сиань, я имел хорошую возможность посмотреть, что сделано на пути реформ, и увиденное, в особенности в образовательной и военной сферах, меня поразило. Многочисленные высшие и начальные школы – в отличных зданиях, школьные библиотеки и коллекции хорошо укомплектованы, множество японских предметов и преподавателей. Удивляла интенсивность гимнастических упражнений, военной подготовки и марш-бросков. Абсолютно не походило на старый Китай.

15 мая я поехал в Танъюаньфан, желая посетить расположенную около этой деревни францисканскую миссию. Там был великолепный кафедральный собор, и все уведенное произвело на меня впечатление, в особенности больница и школа.

Моей следующей целью был город Кайфын, столица провинции Хэнань, примерно в ста милях на восток. Три дня марша привели меня к подножию горы Хуан-Шань, на которую я впервые в жизни поднялся на паланкине. Из храма на ее вершине открывался чудесный вид на бескрайний горный ландшафт на юге и западе и на могучую реку Хуанхэ и два ее притока на севере. Эта грандиозная панорама красива в лунном свете, но несравнимо прекраснее на восходе, когда золотой диск величественно встает из-за горных хребтов, полускрытых легкой дымкой тумана, сообщая им все оттенки серого и темно-зеленого.

В Тунгуане я отправил научившегося весьма свободно говорить по-китайски Луканина с лошадьми и большей частью багажа в столицу Шаньси, Тайюань. А мы, я – в карете, а повар и переводчик – в тележке, через Хэнань поехали в Чжэнчжоу на железнодорожную линию Ханькоу—Пекин, одно из ответвлений которой ведет в Кайфын.

Хэнань, тоже некогда столица Срединной империи, изобилует древними храмовыми пещерами с тысячами высеченных на скальных стенах сидящих и стоящих Будд, действительно представляющих замечательное зрелище.

Никогда не думал, что паровозный свисток, услышанный мной, когда мы подъезжали к Чжэнчжоу, настолько меня обрадует. Вскоре мы добрались до этой забитой измочаленными солдатами в хаки, китайцами в странных предметах западной одежды и рикшами станции, показавшейся мне предвкушением цивилизации. Удобно усевшись в хорошем железнодорожном вагоне, я покрыл оставшееся до Кайфына расстояние за пару часов.

Кайфын – пригож и чист, улицы со щебеночным покрытием и хорошо снабжаемые магазины. Многие жители – правоверные магометане, что удивляет, учитывая их удаленность от мусульманского мира. Некогда в Кайфыне жило и много евреев, но сейчас их почти не осталось. В Китае они столкнулись с еще более витальной расой, постепенно их ассимилировавшей.

Много сделано в отношении реформы. Военные гораздо лучше организованы, их статус выше, чем в любой другой провинции из тех, где я побывал. Большие результаты достигнуты в сфере образования, а со злоупотреблениями опиумом обходятся жестоко. Посевы опиумного мака сокращены на треть, число продающих опиум лицензированных магазинов снижено, трубки и другие принадлежности запрещены к продаже. Должностные лица предупреждены о необходимости по истечении двухмесячного срока выбирать между опиумной трубкой и работой. Есть даже санаторий, где люди могут избавиться от опасной привычки.

5 июня я покинул этот милый город, сделав в Чжэнчжоу пересадку на поезд Ханькоу—Пекин. Зной был ужасный. Самой интересной частью поездки было пересечение Хуанхэ по железнодорожному мосту две мили длиной. Уровень воды очень низкий. Однако мне сказали, что это может быстро измениться – всего за полчаса река превратится в бушующее море. Ежегодно об опоры моста разбиваются джонки, а бандиты, прячущиеся в ожидании непредвиденной удачи, их грабят.

Я продолжил путешествие на север на поезде. На следующий день прибыл в Тайюань, где меня встретил Луканин с лошадьми и багажом.

Тайюань необычно привлекательный город с хорошими улицами, библиотекой, парком и ухоженными, окруженными деревьями зданиям. Дома богатых мандаринов и древние храмы с блестящими крышами добавляют ему привлекательности. Храм Чэн-хуа-мяо – один из красивейших из всех, которые мне довелось повидать. Но толпы больных устремлялись в другой храм – получать рецепты, выписанные самими богами. Получив кружку с деревянными колышками, на которых написаны иероглифы, больной преклонял колени перед алтарем, тряся кружкой до тех пор, пока не выпадал колышек. После чего священник толковал иероглифы и брал один из выписанных на пергаменте пожелтевших рецептов, большие пачки которых висели рядом с образом. Все, что оставалось теперь страдальцу, – это пойти в ближайшую аптеку и заказать лекарство по рецепту!

Страшные драмы развертывались здесь во время Боксерского восстания. Поверивших в обещанную губернатором защиту тридцать пять протестантских миссионеров, мужчин и женщин, двух католических епископов и десять монахинь и монахов замучили до смерти в губернаторском зале суда. Это мученичество, однако, было не напрасным, китайское правительство вынудили выплатить ущерб, были возведены церкви, школы и больницы, а начавшаяся щедрая благотворительность быстро искоренила питаемую невежеством и суеверием ксенофобию. То же китайское правительство, стремясь искупить вину за участие в погромах, пожертвовало средства на учреждение полностью управляемого европейцами университета. Местная высшая школа выпускает двести пятьдесят квалифицированных студентов в год.

20 июня я сел на лошадь и поскакал в монастырский город Утайшань, в 120 милях на север. Это – священный город монголов, и именно здесь, покинув Монголию, обосновался далай-лама, когда ему пришлось вести переговоры с Китаем.

За пять дней я добрался до монастыря. Поросший лесом холм возвышался за домами, и на его вершине сквозь деревья были видны несколько храмов с широкими ступенями. Когда сквозь тучи прорывается солнечный луч, крыши храмов загораются золотом и бирюзовой синевой. Эта величественная картина сохранится в моей памяти навсегда.

Когда я навестил одного из главных приближенных далай-ламы, мне стало ясно, что китайские власти внимательно следят за его передвижениями, поскольку у подножия лестницы стояли два китайца-часовых, а у входа – тибетцы. Было ясно, что к моему визиту отнеслись с подозрением, поскольку в монастырь, очевидно, был послан чиновник, говорящий на пиджин-английском, чтобы быть моей «тенью».

На следующий день далай-лама согласился дать мне аудиенцию. Вдоль лестницы выстроился почетный караул из взвода китайских солдат, а у входа стояла моя китайская «тень» в лучшей своей одежде. Он не смог скрыть гнева, узнав, что я попросил аудиенции только для двоих – себя и моего переводчика, и предпринял тщетные попытки последовать за мной.

Аудиенция проходила