По орбите - Саманта Харви

совсем не быстрые. Внизу в полуденной дымке тянется Европа, облака обрисовывают контуры берегов. Вот юго-западный носок Англии, осторожно пробующий на ощупь Северную Атлантику, вот Ла-Манш, моргни — и ты его пропустил, вот Брюссель и Амстердам, Гамбург и Берлин, пусть и нарисованные невидимыми чернилами на серо-зеленоватом фетре. Вот Дания прыгает дельфинчиком в сторону Норвегии и Швеции, вот Балтийское море и страны Балтии, а вот уже и Россия. Европа появилась и пропала. Какая жалость, все так же приветливо говорит голос, что вы существуете во всех часовых поясах и ни в одном из них; что вы парите вдоль долгот в брюхе этого огромного металлического альбатроса; что от вашего мозга требуют большего, чем он способен сделать. Какая жалость, что все происходит столь быстро. Что один континент исчезает и уступает место следующему; что горячо любимая Земля постоянно от вас ускользает. Что главное путешествие всей вашей жизни пролетит мгновенно — так же, как ваша жизнь пролетает в восприятии вашего стареющего мозга, на фоне замедления работы которого все словно убыстряется. Какая жалость, что, не успев оглянуться, вы снова усядетесь в посадочную капсулу с тепловым экраном и парашютом, огненным шаром прорветесь сквозь атмосферу, оставляя за собой плазменный след, и, даст бог, приземлитесь на бескрайней равнине, а когда вас вытащат из капсулы, ваши ноги будут как ершики для чистки трубок, а вместо слов из вашего рта зазвучит лишь нечто нечленораздельное.

Свет на краю очередного континента тускнеет. В отраженном солнечном свете море кажется плоским, цвета меди, по воде ползут длинные тени облаков. Азия появляется и пропадает. Австралия — темная безликая фигура на фоне этого последнего вздоха света, уже обретшего платиновый оттенок. Все погружается в полумрак. Горизонт Земли, вспоротый солнечным лучом на недавнем рассвете, стирается. Тьма разъедает резкость его линий, будто Земля растворяется. Планета растекается, точно фиолетовая акварель по бумаге.

Виток 7

Орбита мчится на север. Когда они приближаются к Центральной Америке, сумеречная зона, она же терминатор, проносится под ними, волоча за собой утро. Солнце восходит в седьмой раз за этот день, быстро и безошибочно, свет достигает их раньше, чем дотягивается до Земли, и превращает корабль в горящую пулю.

Если ты побывала в открытом космосе хотя бы раз, думает Нелл, для тебя вид из иллюминатора уже не будет прежним. Это все равно что смотреть сквозь прутья решетки на зверя, вместе с которым ты когда-то бегала наперегонки. На зверя, который мог бы сожрать тебя, но предпочел подпустить к себе, позволил тебе ощутить пульсацию своей неповторимой дикости.

Выйдя в открытый космос на прошлой неделе, поначалу Нелл почувствовала, что падает. На мгновение она замерла от страха. Когда люк открывается, ты выходишь из шлюзовой камеры в космос, вырываешься на свободу и отцепляешься, видишь только два объекта — космическую станцию и Землю. Тебе командуют: не смотри вниз, думай о задаче, сосредоточивайся на руках, пока не адаптируешься. Она посмотрела вниз — не могла не посмотреть. Под ней на высокой скорости кувыркалась Земля. Ошеломительная нагая Земля. Отсюда она не выглядела твердым телом, ее поверхность была текучей, мерцающей. Нелл перевела взгляд на руки, такие огромные и призрачно-белые в этих перчатках, и увидела Пьетро. Тот скользил в кромешной тьме рядом с Нелл, спектрометр, который они должны были установить, парил возле него, и Пьетро напомнил Нелл птицу, нежданно-негаданно выпущенную из клетки на волю.

Ты проверяешь фалы; ты перемещаешься вокруг корабля, держась за поручни; ты обязана следить за оборудованием, которое сюда принесла, — за комплектом батарей, прикрепленных к скафандру, за антенной, блоком или сменной панелью; ты не должна путаться в фалах, но в скафандре центр тяжести смещается и тебе трудно контролировать свои действия. Ты вспоминаешь о водных тренировках и о том, как хорошо держит стоячая вода в бассейне. В отличие от нее космос свиреп, он стремится (пусть и без всякого дурного умысла, а лишь из пустого безразличия) выбить тебя из равновесия и уничтожить, и тут ты вновь осознаешь, что с ним не нужно бороться — к нему нужно приспосабливаться. Под таким углом зрения выход в открытый космос становится похож на серфинг, и ты уже внимательнее смотришь вниз, точно желая удостовериться, что Земля и ее моря — не сон и не мираж, и вот она опять синеет вдали, под облаками; по сравнению с траверсами корабля, вокруг которого ты плывешь, она кажется невероятно мягкой. Этот вид совершенно не пугает тебя, напротив, от его великолепия твой разум взрывается. Привязи раскачиваются, ноги болтаются, скафандр больно натирает локти, ты цепляешься за поручни, взбираясь по траверсам. Слева на некотором отдалении вращается по своей орбите спутник связи.

Она провела снаружи несколько часов — почти семь, как ей сказали. Понятие времени в открытом космосе утрачивается. Ты устанавливаешь или ремонтируешь то, что тебе поручено установить или отремонтировать; фотографируешь люки, внешние научные приборы, собираешь мусор, прихватываешь пару-тройку из десятков тысяч обломков сброшенных или взорвавшихся спутников, ступеней ракет-носителей и кораблей; куда бы человечество ни направлялось, непременно оставляет после себя разрушения — возможно, природа всякой жизни заключается именно в этом. Подкрадываются сумерки, и Земля превращается в ковер из лазурных, лиловых и зеленых пятен; ты поднимаешь козырек светофильтра и зажигаешь фонари; во тьме вспыхивают звезды, внизу тянется сверкающая драгоценными камнями Азия, а ты работаешь в своем световом конусе, пока за спиной снова не взойдет солнце и не пустит блики по глади океана, только какого именно — тебе сейчас не определить. Дневной свет проливается синевой на заснеженные ландшафты, возникающие в поле зрения, и на черном фоне космоса край Земли переливается легким мальвовым оттенком, заставляющим живот сжиматься от болезненного восторга. Под тобой расстилается пустыня — вероятно, Гоби, в то время как операторы с Земли дают успокаивающие указания, а твой коллега листает инструкцию, прикрепленную к рукаву его скафандра; через козырек ты видишь его черты, этот спокойный овал человеческого лица в бескрайней безымянности окружающего пространства. Солнечные батареи напитываются светом, но вот сумерки возвращаются, и силуэт коллеги на фоне заката чернеет. Ночь выползает из-под Земли и поглощает ее.

Нелл видела сны о полетах, будучи ребенком, а затем и подростком. Остальные пятеро тоже, каждый из них. Что бы они ни смотрели, сны-вспышки о стремительном движении вверх или длинные и медленные видения о разведывательных экспедициях, — в любом случае это были сны об освобождении и о свободе. Полеты, которые они совершали или продолжают совершать во сне, являются для