Немцы после войны. Как Западной Германии удалось преодолеть нацизм - Николай Анатольевич Власов

анкетах информации. В августе 1948 г. американские оккупационные власти официально устранились от процессов денацификации; фактически это означало ее окончание. Американцы активно торопили своих союзников и немцев: в советской оккупационной зоне о завершении денацификации было объявлено в начале 1948 г., и американцы не хотели отставать. К осени 1948 г. на рассмотрении немецких судебных палат, число которых к тому моменту радикально сократилось, осталось лишь небольшое количество особенно сложных дел и апелляций. С ними тоже постарались разобраться как можно быстрее.

В результате сплошь и рядом возникала парадоксальная ситуация: всевозможные попутчики, чьи дела считались простыми и потому рассматривались сначала, ощущали на себе всю строгость денацификации, в то время как действительно запятнанные деятели режима, сидевшие после «автоматических арестов» в лагерях в ожидании своей очереди, отделались сравнительно легко. Судебные, и в особенности апелляционные, палаты превратились к 1948 г. в «фабрику попутчиков». Примечателен случай нацистского функционера Рихарда Хенеля, одного из ветеранов НСДАП, в период Третьего рейха бывшего обер-бургомистром баварского города Ансбах. Судебная палата установила, что он являлся фанатичным нацистом и активным деятелем режима, поместила его в категорию I, приговорила к четырем с половиной годам заключения в трудовом лагере и полной конфискации имущества. Апелляционная палата пересмотрела этот вердикт, переведя Хенеля в категорию II и отпустив на все четыре стороны. В мае 1949 г. в американской оккупационной зоне была объявлена амнистия для всех немцев, сообщивших о себе в анкете ложные сведения.

Немецкие остряки реагировали на происходящее характерными анекдотами. «В чем отличие между рыболовной сетью и судебной палатой? Рыболовная сеть ловит крупную рыбу и упускает мелкую», «Памятник судебной комиссии поставлен на деньги благодарных нацистов».

В двух других оккупационных зонах происходили похожие процессы. В городе Дюрен, находившемся под британским контролем, несколько членов проверочного комитета весной 1948 г. сложили с себя полномочия, заявив, что их работа потеряла всякий смысл: «Только от искусства адвоката теперь зависит, удастся ли превратить активного национал-социалиста в номинального члена партии»[37]. В Гамбурге апелляционные инстанции смягчали четыре из пяти приговоров.

Как выглядел итог масштабного анкетирования? В общей сложности во всех трех западных оккупационных зонах было рассмотрено 3,66 млн дел: 1667 человек попали в категорию главных преступников, 23 000 были признаны виновными, 150 000 — незначительно виновными (в совокупности менее 5 процентов от общего числа). Всех остальных объявили попутчиками или вовсе невиновными.

Уже в конце 1940-х гг. сложилась традиция рассуждений о провале денацификации. Действительно, было предельно ясно, что изначальный замысел оказался слишком масштабным и у победителей попросту не оказалось ресурсов для его реализации. В итоге процесс получился в значительной степени хаотичным, непоследовательным и не всегда справедливым по отношению к его участникам.

Как это ни парадоксально, с самого начала жестче всего массовое анкетирование критиковали в рядах оккупационных администраций. С учетом того, сколько остро актуальных задач свалилось на победителей, и бедственного экономического положения в стране происходящее выглядело как огромная и бессмысленная трата ресурсов. Даже люди, непосредственно занимавшиеся денацификацией, сплошь и рядом не испытывали большого энтузиазма от того, как она проводилась. Американский офицер по делам денацификации в Бремене летом 1949 г. утверждал: «Мы проиграли борьбу за глубокую денацификацию как государственных структур, так и частной экономики»[38]. Еще более резко высказывался Милтон Майер: «Задолго до того, как процесс денацификации позорно остановился под тяжестью собственного веса, он превратился в бездонное болото»[39]. Ойген Когон и вовсе заявлял, что денацификация приводит к прямо противоположному эффекту: вместо того чтобы осознать свою ответственность, немцы еще сильнее отрицают ее.

Само собой, немцы были недовольны больше других. Одних приводил в негодование сам факт того, что их заставляют проходить унизительную процедуру и доказывать свою невиновность; в частности, такая позиция была широко распространена в академических кругах. Можно представить настроение какого-нибудь доцента, который на протяжении 12 лет отказывался сотрудничать с режимом, лишился в результате надежд на профессорскую ставку, тайно помогал инакомыслящим студентам, рискуя попасть в поле зрения гестапо, а после крушения Третьего рейха оказался вынужден заполнять длинную анкету вместе с коллегами-нацистами и работать грузчиком, пока у палаты не дойдут руки до его документов!

Другие немцы много месяцев едва сводили концы с концами, ожидая вывода комиссии, который позволил бы им снова работать по специальности. Третьих возмущал низкий уровень квалификации членов судебных палат и неадекватность выносимых ими решений. Четвертые полагали, что слишком многим нацистам удалось отделаться легким испугом, и возмущались практикой «персильных удостоверений». Кроме того, немцы открыто заявляли, что вся процедура анкетирования основана на тезисе о коллективной вине, поэтому совершенно абсурдна с точки зрения права и представляет собой произвол победителей, который, по сути, ничем не лучше гитлеровского. Об этом говорили в том числе церковные иерархи. Наконец, многие считали несвоевременной реализацию такого масштабного проекта в ситуации социально-экономического бедствия. Денацификация мешает выбраться из разрухи и нищеты — так звучал весьма распространенный аргумент.

Результат не замедлил сказаться. По данным опросов, в 1946 г. процедуру денацификации считали оправданной 57 процентов респондентов, а три года спустя — всего 17 процентов. Около 60 процентов опрошенных в 1949 г. полагали, что денацификация проводилась неправильно (в это число, разумеется, вошли недовольные как ее избыточной жесткостью, так и излишней мягкостью). Далеко не случайно одним из бестселлеров в ранней ФРГ стал опубликованный в 1951 г. роман «Анкета»[40] известного деятеля «консервативной революции» времен Веймарской республики Эрнста фон Заломона. За первый год было продано 250 000 экземпляров книги, едко высмеивавшей «союзническое правосудие». Заломон сумел уловить настроения значительной части западногерманского общества.

Здесь следует еще раз подчеркнуть: в глазах многих немцев проблема заключалась не в том, что денацификация проводилась в принципе, а в том, какие формы она приняла в реальности. Невольно возникает вопрос: не был ли такой результат предопределен изначально? Попытавшись проверить и отфильтровать все взрослое население, оккупационные власти поставили титаническую по своему масштабу и сложности задачу — особенно если учесть тот хаос, в котором находилась Германия после поражения. Идеально выполнить ее было технически невозможно при всем желании. Итог оказался вполне закономерным: масштабная схема, красиво и убедительно выглядевшая на бумаге, на практике оказалась нереализуемой. Часто, говоря о провале денацификации в западных оккупационных зонах, люди исходят из представления о принципиальной возможности разделить десятки миллионов человек на «агнцев» и «козлищ», точно взвесить степень индивидуальной вины каждого и назначить ему соразмерное наказание. Как уже говорилось выше, для этого потребовалась бы сверхчеловеческая, божественная сила, которой победители, само собой, не обладали.

На долгие десятилетия тезис о провале денацификации закрепился в исторической литературе и общественном сознании. Только в последние годы появился ряд любопытных