Золотой Оклад или Живые Души. Книга чудес - Пётр Георгиевич Паламарчук

13

Прежде чем отправиться в следующий поход — а на сей раз выпал не дальний конец в Кудыкиногорье, но славная вотчина фельдмаршала Румянцева-Задунайского, родича владельца того имения, где служил бесогон отец Василий, — нужно было посетить обязательное общее собрание всех артелей переписчиков. Его созывало областное управление культуры для оценки первых опытов, дележа замечаниями и пожеланиями, а главное, наставления, как они убедительно выражались, «в разрезе идеологии». Идти на сей собор не весьма благочестивого свойства следовало, собственно, бригадирам; но моя будущая супруга, а пока, стало быть, бригадирша сказалась больною и отправила в качестве полномочного посла меня.

Ох, лучше б ей этого не делать! В свое время среди церковного люда ходила такая терпкая поговорка, что кратчайший путь сделаться убежденным атеистом — это наняться работать в издательский отдел Патриархии. Так вот самый точный способ, как стать ненавистником нашего образованного сословия, есть посещение подобного разбора «химероприятий».

Открыла его, и то лишь для виду, крашеная дама с ярко-рыжими тараканьими усиками, особо выделенная исполкомом для заведования храмовым хозяйством, но затем быстро передоверила слово заму уполномоченного совета по делам религий майору Чохову. Конечно, явился он не при форме — но тут, что называется, как на иконе — только с обратным знаком — и без подписи был ясен сюжет. Дядя грамотно рассуждал о бережном отношении к чувствам верующих, с одной стороны, и о бдительности, с другой; причем явственно ощущалось, как две эти добродетели в серых костюмах берут тебя с обоих боков в клещи и велят следовать в указанное место.

Ну да то еще полбеды, самое жуткое началось потом, когда полезли выступать искусствоведы-музейщики, и вполне доподлинные, а не те, что называется, «которые в штатском». Жутчей их речей не доищешься и на страницах журнала «Наука и религия»: основным требованием неизменно ставилось выявление и изъятие «культовых памятников» из рук невежественных попов с прислужниками для скорой передачи их в архивохранилища. И все это произносили уста просвещенных людей не в двадцатые и даже не в шестидесятые, а в самые что ни на есть наши годы.

Своеобразной вершиною всего шабаша стала речь господина, которого я знал по кругам московских собирателей: фамилия его была Шлеев, а среди «голубых братьев» он носил еще выразительную кличку «мадам Купоросова» — ржавокудрый его любимец и коллега по бригаде украшал собою угловое в первом ряду кресло. Все уже знали, что их, определив по юрким носам, просто-таки не пустили дальше порога первого же храма, справедливо заметивши, что нехристей вводить во святой алтарь не велено. Пат и Паташон взвились и мигом накатали властям длиннющую жалобу, после которой их от греха подальше перевели на другой район — и теперь они уже мстили елико могли церкви просто как таковой.

— Вы себе представить не можете, — горевал вслух Алексей Эммануилович голоском, что у Даля припечатан сравнением с волосом в заднице: тонок-де, да нечист. — Они вбивают на клиросе в испод икон гвозди, чтобы вешать на них свои плюшевые жакеты…

Как уж я удержался, чтобы не заехать ему прямо в хрюкальник, ума не приложу — видно, у молодости свои особенные силы терпения. И она права — не попусту ведь произнесена заповедь «Мне отмщение, Аз воздам»: вскоре Шлеев разошелся в интересах с покровительствовавшей ему усатой начальницею, нацарапал донос уже на все предприятие, который легко распознали по почерку; его лишили общения с рукопожатными людьми, а потом он попался на перепродаже ворованных образов и вовсе угодил под следствие.

Впрочем, сидели в зале и некоторые свои — что можно было внимательному глазу заметить по тому, как вжимались они в кресла, тупя глаза и стремясь укротить свой гнев и стыд, дабы потихохоньку, в рабском виде, но все-таки выручить церковное добро от порывов искусствобесия. Один из них — Николай Киселев (это именно он и как раз тогда прятал экземпляр рукописи про «сорок сороков» который потом удалось переправить через Канаду к Солженицыну и издать сперва в Париже, а теперь наконец и в Москве) впоследствии стал священником и служит в Ярославской епархии, а его жена Наталья вместо титула «научный сотрудник» носит теперь почетное звание матушки. Другая общая знакомая, Галина Митрофановна Зеленская, о ту пору замдиректора по науке областного музея в Новом Иерусалиме, была потом изгнана оттуда за дозволение митрополиту Питириму отслужить в закрытом соборе неразрешенный молебен; нынче она уже заведует историческим музеем возобновленного Данилова монастыря; ей в исследованиях много помог и еще один бригадир, тоже в готовящийся принять теперь сан, — Юрий Малков.

С тяжестью на сердце расходились мы, тихо кланяясь в молчаливом взаимопонимании друг другу, по домам, а на прощание вместо напутствия были розданы отпечатанные в полусотне оттисков на ротаторе «Методические рекомендации по оценке произведений изобразительного и декоративно-прикладного искусства культового назначения». Иконы там предлагалось ценить следующим образом: за эталон принималась площадь в один квадратней метр, и стоила она — это в 83-м примерно году — от 10—15 тысяч происхождением из пятнадцатого века до 300-500 рублей начала двадцатого. Чтобы не утомлять, а точнее не оскорблять зрака читателя нелепыми подробностями, приведу для разительности лишь характеристику среднестатистической чаши для причастия:

«При оценке потира первой половины XIX века из серебра весом 800 г. с чернением и четырьмя финифтяными образками общая сумма будет складываться из цены самого предмета в 200 руб. плюс образков 50 х 4 руб. плюс художественно обработанного серебра по три руб. за грамм — итого около 3000 рублей».

Нужно ли еще говорить, что не просто благодатью а по-библейски выражаясь, «благодатью на благодать» стало путешествие после выслушивания всей этой похабени в наш подмосковный храм — хотя его и лишили после октябрьского переворота звучного двойного имени, данного по Святой Троице и победному миру при Кучюк-Кайнарджи, упрятав под название соседней деревеньки Фенино. Место сие было некогда столь именито, что в 1915 году князь Иван Шаховской выпустил про него отдельную книжку. И сделал это отнюдь не из барской прихоти — строителем одной из крупнейших подмосковных усадеб с домом и храмом почитался Василий Иванович Баженов. При большевиках памятник был ополовинен: от дворца в духе русской готики осталось голое место, изваяние Екатерины Великой в память ее посещения здешних мест перетащили в музей архитектуры, что в Донской