Из Бобруйска в Сомали - Андрей Валерьевич Скоробогатов

ценить это и не относиться ко всему бережно? Потом занялись формой. Изначально выданные нам ремни были с покрытыми зелёной краской бляхами. Мне почему-то думалось, что такими они и должны оставаться, пока я не увидел пару парней со швейными иглами, выцарапывающими из блях ту самую краску. «Ну отлично… Теперь ещё заставят и этой хернёй заниматься», – подумал я.

Днём нас посадили в ленинскую комнату писать письма. По сути, мы сидели в обычном учебном классе, где рядами стояли столы и стулья, телевизор на тумбочке, а на стенах висели различные военные плакаты. Ленинской эта комната называлась повсеместно во всех родах войск, потому как в точно таких же классах во времена СССР солдаты и матросы, помимо уставов и прочей военной тематики, изучали труды Ленина. Нам повезло немного больше. Политической пургой мозги нам никто не компостировал, поэтому я сидел и наслаждался тишиной и свободным временем, а кто-то просто спал и был счастлив. За окном начиналось лето. Как я уже говорил, нам всем нужно было написать как минимум три письма. Одно я написал родителям, второе – Вике, третье – командиру части о том, что мне необходимо с ним обсудить вопрос о моём переводе на корабль.

Напишу и вам тут письмо про мою тогдашнюю подругу Вику, чтобы больше не возвращаться к этому вопросу. Дико любил, в чём сам виноват. Планировал даже жениться по возвращении с флота. Вроде всё шло хорошо, но почему-то моё решение служить она восприняла как предательство с моей стороны. Конечно, такое можно себе выдумать: «Родину, значит, он любит больше, чем меня…» Первое время писали друг другу письма, созванивались. А через пару месяцев – глушняк. Ни письма, ни сообщения, ни звонка. Ни хера не понятно, в чём дело…

А дело было максимально простым. Любые родители хотят, чтобы их ребёнок был счастлив. Вот и её предки того же ей желали. Молодая девица, лето в разгаре, а плачет и страдает. К чему всё это? Мудрые бы укрепили, настроили, поддержали. Но времена не те, или иное воспитание… Жён декабристов, похоже, больше не выпускают вовсе или каким-то максимально лимитированным тиражом. В общем, родители сами же начали её знакомить с новыми, более респектабельными, на их взгляд, кавалерами. Я же в их глазах был непонятно кем – дредастый маргинал, не имеющий за душой ни гроша, зарабатывающий на жизнь вися на верёвках. Кстати сказать, промышляя промальпом, в моём случае можно было неделю как следует поработать и потом вполне себе комфортно жить оставшийся месяц, даже при условии съёмного жилья. А некоторые мои коллеги альпинисты-спелеологи ударно вкалывали пару месяцев и уезжали отдыхать в тёплые края на весь оставшийся сезон.

Меня, конечно, рвало на куски, но что я мог сделать, оторванный от Питера границами нескольких государств? Да и если бы этих границ не было, это мало что могло изменить. Крайне неприятное чувство, когда тебя кинули, да ещё и в таких обстоятельствах, когда ты при исполнении.

Буквально за пару недель до этого события мой сослуживец Павел получил письмо от своей девушки. Он зашёл в бытовку в крайне задумчивом состоянии. Я спросил:

– Что случилось?

– Да вот, письмо от девушки получил.

– О, поздравляю!

– Да особо не с чем.

– Почему?

– На, почитай.

Я взял конверт с фото. На фото была прекрасная, стройная блондинка в чёрной кожаной куртке, джинсах и белых кроссовках.

– Ну красотка же!

– Ага, переверни.

Я перевернул фотографию. На обратной стороне красивым почерком было выведено: «Паша, дорогой, у меня теперь другой. Хорошей тебе службы. Извини…»

Вот так, сухо и просто. Это даже не серпом по яйцам, а что-то более изощрённое. Серп, яйца – это как-то более материально и понятно, а тут скорее напалмом выжгли душу, не оставив ничего живого. Но надо отдать должное – извинилась и написала честно. Хотя лучше бы, наверное, соврала.

Чем я мог его поддержать в эту минуту? Какие нужно было найти слова? Паша находился в полном отчаянии, не ощущая земли под ногами. В такие моменты человек способен на любой поступок, от убийства кого-либо до суицида. Ничего лучше я не нашёл, как сказать ему примерно следующее:

– Паша, радуйся! Прикинь, ты бы с ней замутил что-то более серьёзное, а она бы тебя в любом случае кинула. Круто, что эта ситуация произошла именно сейчас и ты не потратил на неё кучу сил и времени! Всё, успокойся, не твоя это баба. Пусть теперь её новый «алень» с ней мучается. Давай-ка мы въебём с тобой по чаю с сахаром за это дело!

– Да, давай. А ведь правда, хорошо, что это всё сейчас решилось, а не сильно позже. Ух… Отпускает понемногу… Пойду сожгу её письмо. Вот же сука…

Непростые будни бывают у бойца. Дела душевные в разы сложнее переносятся, чем физические напряги военной службы. В тот момент, когда он вернулся из курилки и мы пили чай, я про себя подумал: «А вот каково это, когда тебя бросает на службе девушка? Какие чувства?» Вот был бы умный – подумал бы о чём-то другом. Например, как стать миллионером или что-нибудь ещё, весёлое и прикольное. Вот зачем надо было об этом думать, представлять, прикидывать, что бы я делал, оказавшись на его месте? Спустя пару месяцев мне предстояло испытать всё это самому… Надо бы поосторожнее быть в своих желаниях и мыслях.

Послушаем Летова…

Письма близким мы закинули в почтовый ящик, висевший в роте. Письма для командира сдали под роспись дежурному по роте. Ему, конечно же, не хотелось зависать на вторые сутки в наряде из-за того, что кто-то решил забить на приказ. Выявить уклонистов, имея список, было несложно. Поэтому те, кто не написал, сначала были взбодрены физическими упражнениями для снятия сонливости и поднятия бодрости духа, после чего были отправлены опять в ленинскую устранять недочёты.

Перед дневным построением старшие спросили нас, рассказывал ли командир роты нам про «Вася Петю автоматически»? Мы помотали головами, но были заинтересованы. Что касаемо ротного, то это был отличный военный в звании капитан-лейтенанта, прошедший службу от солдата до офицера и даже войну в Афганистане. У него была превосходная военная выправка, всегда чётко сидящая на нём форма и неподражаемая речь, в которую он для связки слов регулярно и мастерски вплетал фразу: «На хуй блядь, блядь на хуй».

В общем, старшие попросили дежурного по роте передать