Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

Все мне пригодно, мир, что угодно тебе; ничто мне не рано и не поздно, что вовремя тебе; все мне плод, что приносят твои, природа, сроки. Все от тебя, все в тебе, все к тебе{1201}.

(Перевод А. К. Гаврилова)

Знание только тогда чего-нибудь стоит, когда служит истинному жизненному благу. «Но что способно наставить человека на путь? Только одно — философия»{1202} — не как логика или ученость, но как непрерывное развитие в себе выдающихся нравственных качеств. «Будь исправен, или — исправлен»{1203}. Бог наделил каждого человека ведущим его демоном или обитающим в теле духом, — разумом. Добродетель — это жизнь разума.

(Таковы начала разумной души:) …она обходит весь мир и пустоту, его окружающую, и его очертания, распространяется на бесконечность времен, вмещая в себя и всеобщие возрождения после кругообращении; и их она охватывает, обдумывает и узревает, что не увидят ничего особенно затейливого те, кто после нас, как не видали ничего особенно хитрого те, кто были до нас. Нет, сорокалетий, если есть в нем сколько-нибудь ума, некоторым образом благодаря единообразию все уже увидел, что было и что будет{1204}.

(Перевод А. К. Гаврилова)

Марк полагает, что его предпосылки принуждают его к пуританизму. «Наслаждение не является ни полезным, ни благим»{1205}. Он отрекается от плоти и ее дел и временами говорит словами какого-нибудь Антония в Фиваиде:

Смотри, сколь эфемерны и никчемны человеческие дела, и что было вчера комочком слизи, завтра превратится в мумию или прах… Вся человеческая жизнь — только мгновение, но сколько же в нем забот… и с каким никудышным телом приходится в нем существовать! …Выверни и взгляни, каково оно{1206}.

Разум должен стать твердыней, свободной от человеческих желаний, страстей, гнева и ненависти. Он должен настолько глубоко погрузиться в себя, чтобы не замечать ни ударов судьбы, ни уколов вражды. «Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет»{1207} (перевод А. К. Гаврилова). Он нехотя соглашается с тем, что в этом мире имеются и дурные люди. Обращаться с ними следует, не забывая о том, что они тоже люди, невинные жертвы своих собственных слабостей в силу того, что так помимо их воли сложились обстоятельства{1208}. «Если кто-то поступил с тобой плохо, вред нанесен им самому себе; твоя обязанность — простить ему»{1209}. Если тебя печалит лицезрение дурных людей, думай о тех замечательных личностях, с которыми ты встречался в жизни, и о множестве добродетелей, которые примешаны даже к несовершенным характерам{1210}. Добрые или злые, все люди — братья, потомки одного Бога; даже самый отвратительный варвар — гражданин того отечества, к которому принадлежим мы все. «Как Аврелий я называю своей родиной Рим, как человек — весь мир»{1211}. Непрактична ли эта философия? Ничуть не бывало: нет ничего победительнее доброго расположения духа, если оно искренне{1212}. Настоящий праведник недоступен несчастью, потому что какое бы горе на него ни навалилось, оно не способно лишить его души.

Может быть, это (несчастное) событие помешало тебе быть справедливым, великодушным, здравомысленным, разумным… скромным, свободным? Убивают, терзают, травят проклятиями. Ну и что это для чистоты, рассудительности, здравости и справедливости мысли? Как если бы стоял кто у прозрачного, жажду утоляющего родника и начал его поносить. Уж и нельзя будет пить источаемую им влагу? Да пусть он бросит туда грязь, а то и хуже — вода быстро рассеет все это, размоет и ни за что этим не пропитается. Все, что приносит тебе неприятности, одолевай таким принципом: это не несчастье, а благородно переносить это — и есть настоящее счастье… Ты видишь, сколь мало таких вещей, узрев которые, человек преисполняется силами и живет покойной жизнью, напоминающей существование богов{1213}.

Однако жизнь Марка отнюдь не была покойна. Ему приходилось убивать германцев в то самое время, когда писалось это Пятое Евангелие, а в конце, перед лицом смерти, он не мог найти утешения в сыне, который продолжил бы его дело, и был лишен надежды на счастье за гробом. Душа и тело распадаются на элементы, из которых они сложились, и возвращаются в материнское лоно покинутых ими стихий.

Если ввек пребывают души, то как вмещает их воздух? А как земля вмещает тела погребенных от века? Подобно тому, как там превращение и распад дают место другим мертвым для некоего продленного пребывания, так и перешедшие в воздух души, некоторое время сохраняясь, превращаются, изливаются и воспламеняются, воспринимаемые в осеменяющий разум целого, и дают таким образом место вновь подселяемым{1214} … Как часть в целом ты возник и в породившем тебя исчезнешь… И ты тоже — так желает природа… Так вот — пройти в согласии с природой эту малость времени и расстаться кротко, как будто бы упала зрелая уже оливка, благословляя выносившую ее и чувствуя благодарность к породившему ее дереву{1215}.

(Перевод А. К. Гаврилова)

VI. КОММОД

Когда офицер гвардии спросил у умирающего Марка пароль на день, тот ответил: «Иди к восходящему солнцу, мое солнце уже закатывается». Восходящему солнцу было девятнадцать лет, это был крепкий и лихой юноша, несдержанный, безнравственный, бесстрашный. От него скорее, чем от Марка — этого недомогающего святого, можно было ожидать вступления в войну до победы или смертного конца; вместо этого он немедленно заключил с врагом мир. Противник обязывался отвести все свои войска из прилегающих к Дунаю районов, вернуть всех римских пленников и дезертиров, выплачивать Риму ежегодную подать зерном и поставить 13 000 воинов в римские легионы{1216}. Весь Рим, кроме плебса, осудил его; полководцы негодовали, видя, как ускользает у них из-под носа загнанная в капкан добыча, чтобы однажды вновь сразиться с Римом. В правление Коммода, однако, дунайские племена не доставляли особых хлопот.

Юный принцепс, хотя и не был трусом, к тому времени уже достаточно насмотрелся на войну; для того чтобы насладиться Римом, ему нужен был мир. Вернувшись в столицу, он унизил сенат и осыпал народ беспрецедентными подарками, наделив каждого гражданина 725 денариями. Не найдя применения своей кипучей энергии в политике, он загонял диких зверей