Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

на императорских землях и настолько хорошо овладел мечом и луком, что решился дать публичное представление. На время он покинул дворец и поселился в гладиаторской школе. Он участвовал в скачках, правя колесницей, и бился на арене с животными и людьми{1217}. Надо полагать, что его противники поддавались ему; но он, не задумываясь, выходил на бой с гиппопотамом, слоном и тигром без помощников и даже не позавтракав, а животные, пожалуй, не способны отличать царственного бойца от обычного гладиатора{1218}. Он был настолько выдающимся стрелком из лука, что на одном из представлений сотней стрел уложил сотню тигров. Он позволял пантере наброситься на осужденного преступника, а затем убивал животное одним выстрелом, оставляя человека невредимым для новой смерти{1219}. Он требовал, чтобы его подвиги фиксировались в Acta Diurna, и настаивал на том, чтобы тысячи его гладиаторских боев оплачивались из государственной казны.

Историки, от которых нам приходится в настоящем изложении зависеть, писали, как и Тацит, с точки зрения и исходя из традиций оскорбленной аристократии. Мы не можем определить, имеет ли под собой реальную почву множество сообщаемых ими поразительных подробностей. Возможно, во многом они руководствовались в первую очередь жаждой мести. Нас уверяют, что Коммод был пьяницей и игроком, что он проматывал общественные средства, содержал гарем из 300 женщин и 300 юношей и любил время от времени изменять свой пол — во всяком случае, он носил женское платье даже на публичных играх. До нас дошли рассказы о невероятной кровожадности императора: Коммод приказал почитателю Беллоны отрубить себе руку в доказательство благочестия; заставил нескольких почитательниц Исиды бить себя в грудь сосновыми шишками, пока те не умерли; убивал людей без разбора палицей Геркулеса; собирал вместе калек и пронзал их одного за другим стрелами…{1220}. Одна из его любовниц, Марция, была, очевидно, христианкой; ради нее, гласит предание, он помиловал нескольких христиан, которых приговорили к каторжным работам на сардинских рудниках. Ее преданность Коммоду свидетельствует, что в этом человеке, которого описывают более свирепым, чем любого зверя, было нечто заслуживающее любви, нечто, о чем ни слова не сказали историки.

Как и его предшественники, он был подвигнут на жесточайшие злодеяния страхом перед убийцами. Его тетка Луцилла организовала заговор с целью его убийства; ее замыслы были раскрыты, сама она казнена, а по подозрению в причастности к заговору Коммод уничтожил столь много высокопоставленных людей, что едва ли кто-нибудь из тех, кто занимал выдающееся положение при Марке, остался после этого в живых. Доносчики, о которых ничего не было слышно почти целое столетие, снова развили свою оказавшуюся вдруг в почете деятельность, и новый террор бушевал в Риме. Назначив Перенниса префектом претория, Коммод уступил бразды правления ему и (свидетельствует традиция) полностью погрузился в распутные наслаждения. Переннис правил эффективно, но беспощадно; он организовал свой террор и уничтожил всех своих противников. Император, подозревавший, что Переннис метит на его место, выдал этого нового Сеяна сенату, который вновь сыграл роль безжалостного мстителя. Клеандр, бывший раб, пришел на смену Переннису (185 г.) и далеко превзошел его в коррумпированности и жестокостях. Любую должность можно было теперь получить за соответствующую мзду, любое решение любого суда могло быть пересмотрено. По его приказам сенаторы и всадники предавались смерти за измену, то есть критику властей. В 190 г. толпа осадила виллу, на которой пребывал Коммод, и потребовала смерти Клеандра. Император удовлетворил их требование. Преемник Клеандра Лет, пробыв у власти три года, решил, что его время настало.

Однажды он случайно наткнулся на проскрипционный список, в котором были имена его друзей и сторонников и имя Марции. В последний день 192 г. Марция поднесла Коммоду чашу с ядом; когда оказалось, что яд действует слишком медленно, атлет, которого император держал при себе как партнера по упражнениям, задушил Коммода в бане. Император умер молодым человеком тридцати одного года.

Когда скончался Марк, кривая римской истории уже миновала свою высшую точку и римская цивилизация была тронута упадком. Границы Империи были продвинуты за Дунай, достигли Шотландии и Сахары, Кавказа и России, подступили к вратам Парфии. Она объединила эту мешанину народов и верований не языком и культурой, но экономикой и правом. Рим создал из своих просторов величественную державу, внутри которой существовал беспрецедентно свободный и масштабный товарообмен. На протяжении двух столетий Рим оберегал это огромное царство от варварских вторжений и обеспечивал ему мир и безопасность. Весь мир, подвластный белому человеку, взирал на Рим как на центр универсума, всемогущий и вечный город. Никогда еще не существовало такого богатства, такого великолепия и такой мощи.

И тем не менее среди того благополучия, которым озарялся Рим во втором веке, уже пустили ростки семена кризиса, который в следующем веке обратит Италию в развалины. Марк во многом ответствен за это разорение: он назначил своим наследником Коммода и вел войны, в ходе которых в руках императора сосредоточилось еще больше власти, чем прежде. Коммод сохранил за собой в мирное время те прерогативы, которыми Аврелий пользовался во время войны. Частная и местная независимость, инициатива и гордость сходили на нет по мере роста всевластия и функций государства. Благополучие народов было подорвано непрерывным ростом налогов, которые шли на содержание раздувающегося бюрократического аппарата и на бесконечные превентивные удары. Запасы полезных ископаемых Италии постоянно сокращались{1221}, эпидемия и голод бушевали в стране, система обработки земли руками рабов приходйла в упадок, государственные расходы и подачки истощили казну и понизили ценность денег. Италийская промышленность теряла свои провинциальные рынки в силу конкуренции со стороны провинциальных производителей, и не проводилось никакой экономически последовательной политики, которая могла бы возместить потери, связанные с ослаблением внешней торговли, посредством повышения покупательской способности граждан. Между тем провинции уже оправились от поборов Суллы, Помпея, Цезаря, Кассия, Брута и Антония; оживали их старинные промыслы, ремесло процветало, новоприобретенное богатство позволяло им финансировать науку, философию и искусство. Их сыны пополняли ряды легионов, их полководцы вели солдат на врага; вскоре Италия окажется в полной зависимости от их армий, которые будут провозглашать своих командиров императорами. Процесс завоевания завершился и теперь протекал в обратную сторону. Настало время, когда побежденные начнут поглощать победителей.

Словно сознавая серьезность этих предзнаменований и проблем, к концу эпохи Антонинов римский разум погружался в культурную и духовную спячку. Практически полное отстранение от участия в делах государства сначала народных собраний, а затем и сената лишило умы того плодотворного стимула, который исходил от свободной политической деятельности и глубоко укорененного сознания своих прав