Совдетство. Книга о светлом прошлом - Юрий Михайлович Поляков

– В каком смысле?

– В прямом: у них национальность по матери считают, чтобы уж наверняка, без обмана. Умный народ. А мать у твоих племяшей кто?

– Чистокровная мингрелка!

– То-то и оно! Спи спокойно, дорогой товарищ, анонимка не подтвердилась! Наливай!

– Погоди, но тогда получается, мой Илларион – русский, вернее – казак?

– С чего ты взял, дорогой товарищ? У вас-то, грузин, как национальность определяется?

– Конечно, по отцу!

– Ну вот! В метрике у него что написано?

– Грузин!

– Что и требовалось доказать. Выпьем за дружбу народов!

Родня еще долго дулась бы на Машико, но тут отчудила младшая сестра Анна. Сначала она до помрачения влюбилась в своего одноклассника – юного Ардаваса, невозможного красавца, сбежала с ним в горы, там они жили в заброшенной сакле, возле паровоза, пока Сандро их не нашел, и точно зарезал бы соблазнителя, но тот скрылся в чаще, а разгневанный брат привел беглянку в дом на веревке, как шалопутную козу. Разгневанный дед Илларион с криком: «Дались вам эти армяне!» – хотел застрелить ее из охотничьего ружья, но бабушка Кетеван спрятала патроны, а у соседей гордый мингрел одалживаться не привык. Так, по крайней мере, вспоминали взрослые, выпив вина и чачи, но вот что удивительно: давние события, едва не закончившиеся кровопролитием или вечным проклятием, с годами воспринимались иначе, чуть ли не с грустной благосклонностью, а то и с улыбкой. В горах, судя по тем же застольным обмолвкам, Анна лишилась девичьей чести, потеряв право стать со временем чьей-то невестой, а следовательно, и женой. Жуткое горе для кавказской семьи!

Слушая эти разговоры и будучи крайне мал, я догадывался, что речь идет об утрате чего-то очень ценного для девушки, но чего именно, не мог понять, хотя важность потери косвенно подтверждал один факт: во всех киосках Нового Афона и Сухуми пылилась толстенная книга. На лиловой обложке большими белыми буквами было написано:

Иван Папаскири

ЖЕНСКАЯ ЧЕСТЬ

Роман в трех книгах

Со временем я, конечно, понял, о чем шла речь. Образно выражаясь, если билет девушки уже кем-то прокомпостирован, то в поезд семейной жизни ее вряд ли посадят. В общем, недостойное замужество Машико померкло в сравнении с позором несчастной Анны. К тому же Мишан оказался невероятным трудягой, и вскоре на своем куске родового участка, выделенном дедом Илларионом, он начал строить новый дом для растущей семьи: два сына и дочь. Сандро, глядя на это, злился, хорохорился и клялся, что его дворец в отличие от халупы шурина будет двухэтажный с террасой по периметру, но дальше обещаний дело не шло, а потом он попал в тюрьму за драку на базаре с представителем закона. С милицией здесь, на Кавказе, можно всегда договориться, но буйный Суликошвили отнял у постового табельный наган и гонял сержанта по всему рынку, стреляя на ходу и взводя курок почему-то зубами, на этой детали делали упор все, кто брался описывать знаменитую катавасию: «Ну, чистый абрек!» Этот подвиг прославил Пахана от Гагр до Сухуми.

Тем временем Анна от позора сбежала в Россию, в Армавир, где окончила техникум и вышла замуж за русского инженера Петю Карнаушкина, без памяти влюбившегося в нее с первого взгляда, едва увидев на городской танцплощадке. Конечно, невеста побаивалась, что в ночь после загса ребром встанет вопрос об утраченной девичьей чести и прокомпостированном билете, но бедняга на свадьбе от радости так напился, что совершенно не помнил момент, когда из жениха превратился в законного мужа. На утро, узнав от юной жены, что ей было очень больно, впал в бессознательное счастье. Обо всем этом острая на язык тетя Аня, понизив голос, со смехом рассказывала за столом сестре и невестке, добавляя все новые и новые подробности, а у детей острый слух и отличная память.

На русского зятя семья Суликошвили нарадоваться не могла, прощая ему очевидные недостатки, и если он приезжал с женой и сыном Павликом в отпуск, его носили на руках в буквальном смысле слова: Петя в отличие от местных мужчин, знавших меру в застолье, надирался до самозабвения, и тогда его бережно уносили в избушку. Один приезд армавирской семейки мне хорошо запомнился из-за грандиозного скандала, редкого даже для шумных и сварливых нравов Суликошвили-Сундукянов. Когда блаженно-беспомощного Карнаушкина в очередной раз оттащили на покой, мрачная Машико буркнула, мол, для грузинки жуткий позор жить с таким отпетым алкоголиком. Вот она бы не смогла ни за что! Лучше уж одной. В ответ обидчивая Анна процедила: да, муж у нее пьет, как помпа, зато он инженер, а не шпалоукладчик, и первенца она, если кому-то интересно, родила от законного супруга, а не черт знает от кого! И хотя это была явная клевета, тянувшаяся со времени давней дружбы с Мурманом, Машико побелела, как наволочка, схватилась за сердце и убежала, горько рыдая, а уж это она умела в совершенстве. Повисла страшная тишина, слышно стало, как оса ползет по липкому краю стакана. Сандро, даже не выругавшись, что свидетельствовало о высшей степени ярости, встал и залепил младшей сестре такую пощечину, что та буквально слетела с лавки.

– Еще раз скажешь такое, убью как собаку! – тихо пообещал он, и ему все поверили.

На следующий день Карнаушкины переехали в санаторий «Апсны», где в ту пору трудился истопником Сандро, правда, долго он там не задержался, так как макнул в фонтан слишком заносчивого курортника, занимавшего номер люкс. Уступив им свою служебную каморку, сам Суликошвили ночевал в библиотеке, в бывшей церкви. «Сплю, как святой, в алтаре!» – сообщил он, вернувшись со смены. В следующий раз Анна приехала к родне погостить с Павликом уже без Пети Карнаушкина.

А легендарного Мишана я ни разу живьем не видел, в мой первый приезд он так и не появился в Новом Афоне, работал далеко от дома без выходных: через Грузию в Армению должен был проследовать Хрущев для встречи с ереванскими трудящимися, и железную дорогу срочно приводили в порядок. А на следующий год я обнаружил Машико во всем черном. Оказалось, одновременно строить свой дом и укладывать без отдыха государственные шпалы невмоготу даже очень сильному человеку. Закончив побелку комнат, готовых к приему первых отдыхающих, что обещало резко повысить благосостояние семьи, Сундукян-старший спустился по новенькой лестнице во двор, чтобы занести в помещение кровать. Она была втрое легче тех шпал, которые Мишан, если верить Башашкину, крутил в руках, как фокусник тросточку, но вдруг силач страшно закричал, схватился за грудь и рухнул замертво.

– Разрыв сердца! –