Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

это в свою очередь приносило новые проблемы. Приклеенные с помощью муки и воды, они часто отваливались, и по несколько раз в год их необходимо было переклеивать, поэтому еще и в 1870-е гг. многие предпочитали краску стенам, оклеенным бумагой.

Одежда в середине XIX в. стала более яркой. Новая технология сталеварения позволила заменить китовый ус и конский волос карсетом, изготовленным из тонких стальных пластин, что привело к расцвету кринолина, представлявшего собой жёсткую структуру, предназначенную для придания юбке определенной формы. С 1830-х гг. талия стала ниже и сами юбки становились все пышнее, что делало их все менее удобными. Одна из обладательниц такого наряда вспоминала, что для каждодневного ношения они были едва удобны: «Мы были втиснуты в жесткие обручи, колыхавшиеся вокруг нас; мы пятились словно крабы; мы были неспособны протиснуться даже в церковные ворота»[1220]. С другой стороны, кринолин действительно освобождал женщин от слоев тяжелых юбок, которые использовались до этого. Опасность застрять в дверном проходе и быть лишенной возможности сдвинуться, а также страх падения были действительно реальны, но еще более многих женщин смущала опасность оголения тела, которая становилась велика в случае падения этой системы[1221]. Женское нижнее белье изготавливалось исключительно в домашних условиях, и Эмма Хилл Бартон отмечала, что изготовление белья составляло славу Барбары, ее горничной, снабжавшей изделие «лабиринтом вышивки». К 1870-м гг. всесторонний кринолин был заменен юбкой, изогнутой позади, указывая путь к дискуссии о моде 1880-х гг., инспирированной американкой Эмилией Блумер, весть о которой достигла Инвернесса. Однако «ее появления в короткой юбке из клетчатой материи или в широких турецких брюках не способствовали распространению новой моды»[1222].

Американские швейные машины, появившиеся впервые в 1851 г., быстро завоевали признание, и ко времени Парижской выставки 1867 г. существовало уже четырнадцать их разновидностей. Новые машины лишали работы бесчисленных портних, сапожников и шорников в ближайшей округе, хотя и стоили не дешево. Однако из-за того, что существовала возможность приобретения машин в рассрочку, предоставляемую компанией Зингер, пошив женского платья в домашних условиях стал более доступным. Кроме того, уже готовые платья могли быть изменены, удлинены или укорочены, относительно дешево. Зингер с тщательно сконструированными машинами, которые собирались так, чтобы внешне быть похожими на столы, не занимая много места и словно скрывая тот факт, что были созданы для работы в домашних условиях, с середины 1850-х гг. преднамеренно нацеливался на семейный рынок. С 1870-х гг. компания начала массовое производство машин на фабрике Клайдбэнк, давая возможность покупки в рассрочку, а Глазго и Эдинбург для призводителей представляли наиболее массовый рынок сбыта[1223]. Дешевая массовая пресса давала информацию о способах пошива одежды – большинство газет с 1840-х гг. публиковало регулярные отчеты последних Лондонских и Парижских выставок мод. К 1870-м гг. вездесущему «Народному журналу» и его постоянному спутнику «Народному другу» удавалось доставлять такую информацию даже в самые отдаленные уголки Шотландии.

Большинство людей в те десятилетия ютилось в жилищах, состоящих только из одной или двух комнат, и жилые пространства ценились очень высоко. Это был крайне продаваемый товар, и аренда жилья была чрезвычайно распространена – более половины всех зданий в центральной Шотландии в конце XIX в. сдавались в наем. То незначительное пространство, которое находилось в распоряжении семей, должно было выполнить разнообразные функции. Описание даже относительно большой кухни в хайлендерском сельском доме середины столетия отмечает нагромождение различных вещей: «под высоким потолком на шестах вялится мясо и сушится рыба, на соседних опорах – куски сыра; здесь место для зимнего склада, утвари и посуды, орудий земледелия, для ловли рыбы и скачек…»[1224]. Кухня, особенно для среднего класса, со временем приобретала особый статус места, где готовилась и принималась пища, хранились столовые наборы и выпекался хлеб[1225].

Одежду, как правило, хранили в сундуках, а не в платяных шкафах. В больших домах были места для ее сушки, поскольку высокая влажность круглогодично была постоянным спутником жилищ и людей, особенно в селениях на побережье. Роберт Льюис Стивенсон вспоминал, что во время переезда в новый дом в Инверлейте в 1853 г. одежда, долго находившаяся в сундуках, покрылась плесенью[1226]. Если возможности позволяли, то в рабочей среде пространство чаще использовалось для оснащения всем необходимым гостиной, чем спальни. В то же время богатые слои предпочитали оборудовать столовую с буфетом настолько большим, насколько это было возможно – это была комната, предназначенная для того, чтобы производить соответствующее впечатление на гостей. Для мелкой буржуазии и представителей верхних слоев рабочего класса эти функции выполняла просто «комната» или «лучшая комната», в которой, как правило, принимали гостей. Даже обычный двухкомнатный дом имел такую «лучшую комнату», закрытую на протяжении большего времени для того, чтобы предотвратить порчу ковра[1227].

Комната была тем театром внутренней жизни, где леди дома могла продемонстрировать свой вкус. Дом считали «дворцом памяти», несущим свое особое послание всем, кто туда входил[1228]. Здесь демонстрировали то, что было наиболее ценно – бережно хранимое имущество, семейную историю, религиозные атрибуты и эстетический вкус. Там же гостям преподносили умения хозяйки дома или навыки дочери в рукоделии и ведении домашнего хозяйства. Здесь же выставлялись часы, свидетельства о членстве в клубах и организациях, вырезки из «Народного журнала» и маленькая библиотека из произведений Бернса и Скотта. К 1880-м гг. кое-где стали устанавливать фортепьяно или демонстрировать навыки игры на маленькой фисгармонии – инструменты, которые также можно было приобрести в трехлетнюю рассрочку. Многое из домашнего интерьера действительно представляло собой предметы роскоши, но это было время невиданного экономического и социального энтузиазма в Европе, не обошедшего стороной и Шотландию. Кроме того, в то время как для представителей среднего класса играющая на фортепиано леди лишь демонстрировала свои навыки, и этот факт со временем становился все более привычным для мелкой и средней буржуазии, дочь рабочего, упражняющаяся на музыкальном инструменте, была свидетельством претензий семьи на переход в более высокую социальную категорию. Как бы то ни было, комфорт и уют стали постепенно приходить в дома среднего и рабочего класса шотландцев. Однако и вне дома ситуации с комфортом постепенно меняется.

Для семьи Стивенсона, переместившейся в более уютный район, ситуация действительно изменилась к лучшему, однако и в новом доме все еще не было элементарных удобств, без которых не мыслит себя наш современник. В частности ванная комната все еще была недоступна для семьи будущего писателя – туалет находился в конце узкого сада, и ночью в распоряжении домочадцев был ночной горшок. В 1880 г. Фанни, жена Роберта Льюиса, прибывшая из Калифорнии, была чрезвычайно удивлена