История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

на Силли и о тех нуждах и неудобствах, которые он там испытывает, а также попросить о присылке солдат для обороны острова и денег на содержание его особы. На Совете же перед отплытием лорда Колпеппера во Францию решили, что если, при приближении парламентского флота или в случае какой-либо иной угрозы, Его Высочество найдет причины усомниться в том, что его особа находится здесь в безопасности (ведь имевшиеся на Силли укрепления совершенно не оправдали наших ожиданий и отнюдь не соответствовали молве о неприступности острова), то он немедленно сядет на тот же самый фрегат (остававшийся у берега) и отправится на Джерси.

Когда лорд Гоптон убедился, что не сможет обуздать вышедших из повиновения солдат, он созвал военный совет, дабы обсудить, что следует делать теперь. Но старшие кавалерийские офицеры были бесконечно далеки от мыслей о том, как восстановить порядок в войсках и поднять их дух для борьбы с врагом. Напротив, они без обиняков заявили Гоптону, что их солдат уже невозможно заставить драться, и прямо предложили вступить в переговоры с неприятелем; возразил лишь генерал-майор Уэб, всегдашний противник подобной меры. Лорд Гоптон ответил офицерам, что не может на это согласиться, не получив ясно выраженного разрешения от принца (находившегося тогда в Пенденнис-касле), к которому сейчас же отправит курьера. Он надеялся, воспользовавшись этой задержкой, образумить своих офицеров, или же рассчитывал, что наступление неприятеля само вынудит их сражаться. Но они по-прежнему стояли на своем, и в конце концов (несомненно, по совету их собственных подчиненных, ведь очень многие, как солдаты, так и офицеры, каждый день бывали в расположении врага) от сэра Томаса Ферфакса явился трубач с письмом, в котором выражалась готовность вступить в переговоры и содержались предложения солдатам и офицерам. Его светлость сообщил об этом письме лишь одному или двум лицам, пользовавшимся наибольшим его доверием, полагая, что при царившем вокруг полнейшем беспорядке и упадке духа обнародовать его было бы нецелесообразно. Тогда все старшие офицеры (кроме генерал-майора Уэба) собрались на сходку и, выразив крайнее недовольство тем, что им не показывают письмо, дерзко и категорически объявили лорду Гоптону, что если он не согласится на переговоры, то они начнут их сами. С этого момента они уже не выставляли караулов и не выполняли никаких обязанностей по службе, а их кавалеристы каждый день запросто встречались с неприятелями, без каких-либо враждебных действий с обеих сторон. Оказавшись в столь затруднительном положении, лорд Гоптон (а он уже успел отправить пехоту и боевые припасы в Пенденнис и Маунт) заявил, что не станет договариваться ни за себя, ни за гарнизоны, но кавалеристам разрешает вступить в переговоры. Затем были составлены статьи, предусматривавшие роспуск всех кавалерийских частей; лорд же Гоптон вместе с лордом Кейплом с первым же попутным ветром отплыли из Маунта на Сияли к Его Высочеству, который, как уже было сказано, прибыл туда из Пенденнис-касла, когда вся неприятельская армия вторглась в Корнуолл.

< Прежде чем оставить принца на острове Сияли, мы должны упомянуть еще об одном событии. В предшествующей книге подробно описывались меры, принятые против герцога Гамилтона в Оксфорде, его арест и заключение в Пенденнис-касл. А поскольку впоследствии мы увидим его действующим на стороне короля, во главе большой армии, то было бы ни с чем не сообразным оставлять читателя в неведении о том, как герцог вновь оказался на свободе, которую с таким рвением употребил в интересах Его Величества и даже отдал жизнь на службе королю - что не только восстановило его репутацию в глазах многих честных людей, но и заставило их усомниться в справедливости и разумности прежних строгостей.

Когда принц впервые посетил Корнуолл (в конце июля по делам, касавшимся его доходов от этого герцогства), он провел несколько дней в Труро. Приглашенный на обед комендантом Пенденниса, он ответил согласием, рассчитывая, среди прочего, хорошенько осмотреть укрепления замка. Все знали, что там находится в заключении герцог Гамилтон, который непременно пожелает явиться к руке Его Высочества, а потому было решено, что принцу не следует допускать к своей особе человека, вызвавшего гнев его отца, и что никто из советников и слуг принца также не должен видеться с узником. Коменданту же посоветовали, на время пребывания принца в замке, перевести герцога из его комнаты в солдатские казармы, на что Гамилтон затем горько жаловался, уверяя, что очень хотел увидеть принца и поговорить с лордом Колпеппером или канцлером. Впоследствии он передал просьбу о встрече с ними через своего слугу м-ра Гамилтона, и когда канцлер в середине августа готовился посетить порты Падстоу, Маунт и Пенденнис (с тайной целью принять необходимые меры к возможному отъезду принца из Англии), Его Высочество позволил ему повидаться с герцогом.

Им устроили встречу. Обменявшись любезностями со старым знакомцем и пожаловавшись стоявшему рядом коменданту на строгое содержание и суровое обращение (хотя канцлер отлично знал, что узник заправляет комендантом, как хочет), герцог повел речь о своем положении и о постигшем его несчастье без всякой вины попасть в немилость к Его Величеству. Он сказал, что хочет сделать предложение, которое, как он убежден, послужит к пользе Его Величества, и попросил канцлера, если тот также найдет его разумным, довести его до сведения короля и сделать все, чтобы оно было принято. О происходящих в обоих королевствах событиях, продолжал герцог, он знает лишь то, что слышит от джентльменов, с которыми обедает в соседней комнате, однако полагает, что после неудачи при Незби дела Его Величества в Англии обстоят гораздо хуже, чем надеялись его сторонники, а потому королю следует как можно скорее завязать сношения с Шотландией; и если бы он, Гамилтон, находился сейчас на свободе,то, вне всякого сомнения, смог бы оказать Его Величеству важные услуги и побудил бы шотландцев либо взять на себя роль могущественных посредников, либо прямо выступить на стороне короля и объединиться с Монтрозом. Многие полагают, будто он мечтает лишь о мести Мотрозу, который и в самом деле нанес ему жестокие и беспричинные обиды, однако теперь, когда гибель грозит королю и монархии, он готов забыть личную вражду и, думая только об интересах страны, действовать с Монтрозом заодно. К тому же он признает, что, как бы несправедливо ни поступил Монтроз с ним самим, для короля он сделал многое. Принятие его предложения, заключил Гамилтон, ничем не может повредить королю, ведь он останется узником, освобожденным под честное слово, и если его усилия не принесут королю пользы (а сам он твердо убежден в обратном),то он немедленно возвратится в Пенденнис.

Канцлер,