История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

немного подумав, ответил, что он не сомневается в способности Гамилтона, пользуясь своим влиянием на многих людей, сослужить королю добрую службу в обоих королевствах; что король, как он слышал, уже сделал какие-то предложения шотландской армии в Англии; и что Гамилтон сможет доказать свою преданность Его Величеству, если отправит послание своим друзьям и вассалам в шотландской армии под Герифордом, своим друзьям в самой Шотландии и, наконец, собственному брату, одному из могущественнейших противников Монтроза, и побудит их принять сторону короля или оказать ему какую-нибудь помощь, после чего король немедленно отдаст приказ о его освобождении.

Герцог ответил, что он и ожидал услышать нечто подобное, однако без личного присутствия, одними лишь письмами и посланиями, он ничего не сможет добиться, ибо все им написанное будет истолковано как следствие бедственного положения и жестокого принуждения, а отнюдь не преданности и здравого размышления. К тому же, сказал герцог, он возбудил ненависть шотландцев своей ревностной службой королю, и в его заключении они видят Божью кару, по справедливости постигшую его за то, что он не пожелал встать на их сторону. Что же до его брата, который, как он слышал, пользуется в Шотландии огромным влиянием, то у него, герцога, нет причин доверять ему сейчас, находясь в заключении, ибо, не говоря уже о его бегстве из Оксфорда, которое навлекло подозрения на него самого и причинило ему столько вреда, и которое он никогда не простит брату, тот, вероятно, не имел бы ничего против, если бы он, наследник дома Гамилтонов, состарился и умер в тюрьме - тогда как, находясь на свободе, среди самих шотландцев, он, действуя где любовью, а где и страхом, наверняка сумел бы привлечь многих на свою сторону и втолковать даже самым яростным из нынешних противников короля, что поддержка справедливых прав Его Величества прямо соответствует их собственным интересам. На этом их разговор в тот вечер и закончился.

На следующий день герцог повел те же речи, настойчиво упрашивая канцлера помочь его освобождению. Канцлер же ответил, что, будучи плохим придворным, не станет скрывать, что доводы герцога его не убедили, и не может не думать, что, даже находясь в заключении, герцог мог бы доказать свою преданность королю, повлияв на своих союзников и вассалов. Канцлер также рассказал, что когда на совете обсуждалось дело Гамилтона,он подал голос за его арест, так как его верность показалась ему сомнительной, ведь если бы герцог и его брат решительно выступили на стороне короля (а они имели полную возможность это сделать), то мятеж был бы легко подавлен в зародыше; они же не оказали ни малейшего сопротивления смутьянам и даже потворствовали им, ведь прокламация с призывом к всеобщему восстанию была издана от имени Его Величества и скреплена королевской печатью, которая находилась у брата герцога, графа Ланарка, тогдашнего государственного секретаря. Те же, кто выступали тогда главными обвинителями против герцога, утверждая при этом, что, пока он на свободе, они не смогут ничего сделать в интересах короля, впоследствии, обладая ничуть не большим влиянием, чем герцог, и начав действовать в чрезвычайно неблагоприятных условиях, когда враг уже успел завладеть всей Шотландией, сумели, однако, вновь привести к повиновению королю большую часть страны - а потому он, канцлер, не может, без ведома и согласия Монтроза, и не получив от герцога новых доказательств его верности, дать королю совет касательно его освобождения.

Поблагодарив канцлера за откровенность, герцог попытался оправдать тогдашнее свое поведение ссылками на то, что при сложившихся в ту пору обстоятельствах он был бессилен предотвратить случившееся, а сделав подобную попытку, лишь погубил бы себя самого без всякой пользы для Его Величества; и что если бы ему по прибытии в Оксфорд предоставили возможность поговорить с королем, то он доказал бы свою правоту и невиновность, а затем, получив необходимые полномочия и возвратившись в Шотландию, сумел бы оказать королю важные услуги. Что же до Монтроза, то хотя он и получил в самом начале своего предприятия серьезную помощь из Ирландии, последующие его деяния нельзя не признать истинным чудом, но поскольку до полного успеха еще далеко, то и его, герцога, содействие было бы теперь не лишним. Герцог и канцлер еще не раз встречались и беседовали, не сказав, однако, друг другу ничего нового: один настаивал на своем немедленном освобождении, другой требовал от него письма к друзьям. Впрочем, канцлер решил при первой же удобной возможности довести его просьбу и предложение до сведения короля, что и сделал вскоре в письме к лорду Дигби.

При первых же известиях о поражении при Незби стало ясно, что принцу, вероятно, самому придется искать убежища в Пенденнисе; присутствие же в замке герцога, имевшего к тому же полную власть над комендантом, внушало опасения насчет возможной измены, почему многие с большой настойчивостью добивались перевода узника в другое место. В сентябре поступило соответствующее распоряжение короля, и герцогу, жаловавшемуся на каменную болезнь, которая якобы не позволяет ему ездить верхом, пришлось сесть на лошадь и отправиться в Маунт в сопровождении его коменданта сэра Артура Бассета; впрочем, поездку эту он перенес вполне благополучно.

После потери Дартмута некоторые особы, пользовавшиеся доверием принца, вновь заговорили о необходимости освободить герцога в надежде, что он сможет оказать королю важные услуги в шотландских делах. Один из лордов Совета, вместе с личным врачом принца д-ром Фрейзером, посетил герцога в Маунте и убедил его немедленно послать слугу с письмом в шотландскую армию в Англии, дабы склонить ее к соглашению с королем, а также отправить Чарльза Мюрри в Шотландию к своему брату Ланрику и его партии, с приказом присоединиться к Монтрозу. Впрочем, как уверял д-р Фрейзер, герцог лишь уступил настойчивым требованиям упомянутого лорда, нисколько не веря в успех подобного предприятия и по-прежнему доказывая, что делу поможет лишь его освобождение. При этом он выдвинул новый довод, противоречивший тому, что он сам говорил канцлеру: шотландцы-де настолько возмущены его заключением (которому, если верить прежним его словам, они были искренне рады), что никогда не согласятся на переговоры с королем, пока он, герцог, не выйдет на волю. Инструктируя же Чарльза Мюрри касательно того, что ему следует говорить его брату и друзьям, склоняя их к выступлению в пользу короля, герцог в то же самое время пытался внушить Мюрри, что предпринимаемая им ныне поездка, из-за принятых в Шотландии законов, может оказаться весьма опасной для него самого.

Эти обстоятельства (а также основательное знакомство с характером герцога и отсутствие полной веры в его искренность) заставили членов Совета отказаться