Дитя чумного края - Натали Абражевич

В другие дни жители замка не ходили в горы к вечеру и не тревожили их обитателей после заката, но нынче почитали память тех, кто не вернулся с Полуострова.

Должно быть, перепуганные множеством людей, горные твари не показывались и не лезли. Порою чудился случайный силуэт в тенях: то тонкий стан изящной малахитницы, то крупная фигура копши, то промелькнувшие во тьме уголья глаз — но их заметить можно было только краем взгляда, а стоило чуть присмотреться — они исчезали без следа.

Тропа вилась среди камней, где-то взбиралась на них, точно на ступени, и убегала вверх по узкому ущелью, пока не поднималась на плато с полянкой, рощицей и еще круче нависающими скалами.

Здесь-то и высилось толстое дерево, что выбрали могильным — среди других, какие выбирались до того. В его корнях покоилось немало тел орденских слуг, в почти опавшей кроне проступали ленточки по каждому ушедшему — с годами эти ленточки не истлевали, сохраняемые Духами в их мудрой милости.

Детям рассказывали, что поляна эта выбрана недаром. В далекой древности, де, именно на ней Западный Йехиэль повесил ленточку по брату, что остался служить горной госпоже — и именно то древо первым выбрали могильным люди, строящие замок.

Теперь, впрочем, в корнях всей рощи оказалось столько мертвецов, что не найти ни дерева того, ни первой ленты — да и не искали. У каждого лежало тут достаточно родных и близких, чтобы был повод подняться по тропе.

К этому времени жрецы уж приготовили поляну. Смеркалось; факелы рвались на режущем горном ветру, а жреческие балахоны путались в тенях и пропадали. Листья летели вниз.

И снова осень, думал Йотван. Новая. Очередная. Он думал, что она покажется другой после ставшей привычной хляби Полуострова, но осени все были одинаковы.

Йегана отыскала мужа взглядом и пошла к нему. Брат Мо́нрайт кивнул Йотвану, заговорил с женой.

Сегодняшняя церемония была как раз для вот таких, как эти двое — два сына их в Лиесс не возвратились. Новости это были старые, и по ним будто бы давно отгоревали, но Йотван все равно не стал подглядывать за тем, как горбится всегда прямая и невозмутимо гордая спина приютской настоятельницы, за тем, как рыцарь, держащий лицо, сжимает ее руку среди складок ткани — ее подол и его черный плащ перемешались. Прежде, чем отвернуться окончательно, он разглядел, как Монрайт поднял полу и накинул на плечо Йегане — орденский толстый ватмал защищал от ветра хорошо.

Словно назло, взгляд следом натолкнулся на другую пару. Вельга ловила шаль, что норовила улететь с усталых плеч, и одновременно держала Гертвига — тот, тощий и полуседой, стоял кривой и еле держащийся на ногах — подъем не дался ему без труда.

Йотван поежился и отвернулся поскорей, но мысль его опередила — он подумал, что, быть может, в следующий раз Вельга придет сюда повесить ленточку по мужу.

И много было их таких — пар сломленных и наконец позволивших себе не прятать свое горе, и одиночек, каким не с кем было это горе разделить. Почти приятно было отыскать в толпе макушку Кармунда, гладко прилизанную даже на ветру; этот стоял спокойный и невозмутимый, как всегда. Немудрено: терять-то было некого и не из-за чего переживать.

Устав от этого всего, Йотван решил, что лучше бы разглядывать Верховного Магистра. Тот, пожилой, но еще крепкий и здоровый, как скала, стоял среди ландмайстеров из малого капитула. По их сигналу жрецы вынырнули из теней и с вязким, навевающим тоску напевом потянулись ближе к древу.

Рыжие отсветы огней легли на складки, треугольниками осветили лица, скрытые под капюшонами. Вперед вышел верховный жрец.

Все мигом смолкли, перестали перешептываться и топтаться, замерли, подняв глаза, и даже ветер улетел вдаль по ущелью и затих, чтоб в абсолютной тишине верховный жрец запел.

Величие и ужас всех ритуальных песен в том, что пусть никто, кроме жрецов, не знал слова древнего языка, без них все понимали. Без них щемила сердце застарелая тоска — и твоя собственная, и совсем другая, древняя, пришедшая из глубины веков; без них мелодия и эхом отдающийся напев объединяли множество разрозненных людей, разбившихся на пары и на группы, воедино. И вот уже не ты один стоишь на продуваемом плато, не ты один скорбишь — вот все вы, как один, единые в своей печали и потере — не личной, Орденской. Не ты лишился близкого — Орден утратил верного слугу, Духи — последователя.

И голоса жрецов, звучащие теперь единым хором, окунали в это чувство с головой, топили в нем, но вместе с тем не отпускали и не оставляли, чтобы потом, когда уж ночь займется над горами во всю силу, и взойдет растущая луна, когда затихнет эхо голосов и черные хламиды потеряются во тьме, все, вдруг лишенные страшного, но чарующего наваждения, смогли вздохнуть и отпустить свои потери.

Да, многие не возвратились с Полуострова, и их тела сгниют в омытой кровью еретической земле, может, непохороненные и рискующие возвратиться вершнигами. Но по ним всем Магистр на ветвь повесил ленточку, единую на всех, специально для того расшитую — и лента эта сбережет память о них и об их жертве для всех тех, кто спустя много лет придет сюда почтить своих ушедших.

И потому и боль потери тоже будет здесь, совьется меж корней толстого дерева и будет смирно ждать до Дня Поминовения — но никого не потревожит в остальные дни.

По крайней мере в это верилось в тот миг, когда под затихающий речитатив хвостики ленты в первый раз плеснулись на ветру.

Глоссарий

Да́нцкер — оборонительная башня, сильно выдвинутая за периметр замка и соединенная с ним высоким переходом. Чаще всего строились над реками или другими источниками воды и использовались в качестве туалетов.

Дом конвента — основное здание в орденском замковом комплексе, представляет из себя самостоятельную крепость. Чаще всего четырехугольное, с внутренним двором.

Ри́зничий — в рыцарском ордене: должностное лицо, заведующее одеждой.

Фе́лле — меховая безрукавка.

Гу́гель — средневековый головной убор в виде капюшона с длинным хвостом, переходящего в воротник или пелерину.

Сюрко́ — элемент верхней средневековой одежды в виде хламиды с короткими рукавами или без рукавов вообще. В светской моде носился поверх котты, в военных условиях — поверх доспеха. Носился как женщинами, так и мужчинами.

Фирма́рий — госпиталь в орденском замке, при котором могли доживать пожилые или увечные братья.

Обла́т — в рыцарском ордене: ребенок, обещанные