Ледяная тетрадь - Андрей Викторович Рубанов

Думаю, загадка Лимонова до сих пор не разгадана. Он бывал смешон, бывал неприятен, часто бывал неправ, – но всегда был интересен, всегда излучал лихорадочную энергию смуты. Если бы я делал фильм про Аввакума – я бы пригласил Лимонова на главную роль.

Лимонов со свойственной ему самоубийственной прямотой провозгласил себя национальным героем, далее заявил, что «путь героя – трагедия», и в соответствии с этим постулатом попытался превратить в трагедию собственную жизнь. Отчасти ему это удалось.

Он написал огромный Завет – более 70 книг; я прочитал почти все, но не помню, чтобы Лимонов хоть раз упомянул Аввакума в своих сочинениях. Лимонов прочерчивал прямую от француза де Сада к польскому немцу Ницше, от Ницше – к японцу Юкио Мисиме, и далее – к себе. Аввакума он на эту линию не ставил. Ну так за него это сделаю я.

3. Начало забайкальского похода

1

Тобольск – много дальше от Москвы, чем Лопатищи и Юрьевец. Пока доносы на Аввакума везли в Москву, пока там раздумывали над ответом, пока ответ пришёл, – минуло полтора года.

Таков пример практики государственного управления России того времени: огромные расстояния не позволяли оперативно реагировать на «сигналы с мест». Это создавало своего рода бюрократическую инерцию: если недовольный писал жалобу в «центр» – он понимал, что результата надо ждать год, а за год любой конфликт может погаснуть, время всё лечит; так зачем вообще в таком случае писать жалобу?

Но зато когда государева воля стала известна в Тобольске – начальство не медлило ни одного лишнего часа. Указ насчёт Аввакума был получен 27 июня 1655 года, и повелевал отправить смутьяна ещё дальше – на край земли, в Якутск. Спустя два дня, 29 июня, протопоп был собран в путь и отбыл.

Никаких дорог в Сибири тогда не существовало, все передвижения – только по рекам.

За чей счёт везли его, кто платил жалованье кормчим, проводникам, охране? Очевидно, казна.

В Москве изгой, инакомыслящий, в кровь измордованный, – по Сибири ехал за государев кошт.

Три месяца его везли по Иртышу, по Оби, по Кети, – до Енисейска. Там остановились зимовать.

В Енисейском остроге (основанном на пять лет раньше Нью-Йорка) власть была сосредоточена в руках делового, исключительно жестокого и весьма амбициозного воеводы Афанасия Филипповича Пашкова: человека, полностью лишённого как страха, так и жалости.

Здесь же в те годы обретался ещё один крутой парень, казачий голова Пётр Бекетов.

В деле освоения Сибири у них имелись серьёзные конкуренты: атаманы якутского воеводства – Хабаров, Поярков, Бахтеяров.

Цели казачьих атаманов, землепроходцев, были понятны. Во-первых, продвижение на восток и юго-восток, обустройство новых крепостей, разведка новых земель. За это в столице атаманам давали должности, деньги и награды.

Во-вторых, обложение коренных народов налогом – ясаком, торговля с местными, отправка пушной рухляди опять же в столицу, для пополнения казны. Пушнина на протяжении столетий была важнейшей частью русского экспорта, и даже при большевиках, в первые годы советской власти, доходы от продажи пушнины превышали доходы от продажи нефти.

В-третьих, поиск месторождений металлов: свинца, меди, серебра и золота.

В-четвёртых, разведка плодородных земель, пригодных для ведения сельского хозяйства.

В-пятых, поиск надёжных и удобных путей в Китай и к Тихому океану.

Путь в Китай и на океан лежал через Амур-реку; к ней и стремились казаки-первопроходцы. Но путь на Амур, чьи воды текут не на север, к Ледовитому океану, а на восток, к океану Тихому, лежал через горные хребты великого сибирского водораздела.

Якутские воеводы опередили енисейских – первыми добрались до Амура, двигаясь по Лене и Алдану, затем посуху волоком, через Становой хребет к реке Зее, из неё – в Амур.

Однако позже енисейский голова Бекетов разведал другую дорогу: из Енисейска на восток по Ангаре – до Байкала, затем через Байкал – в реки Селенгу и Хилок, по ним – до озера Иргень. Затем – посуху, волоком через Яблоновый хребет, – на реку Ингоду, из неё в Шилку, и далее, наконец, – в Амур.

Бекетов первым прошёл новым путём, возвёл остроги и составил карты. Пашков подхватил его идею, разработал план нового похода и написал в Москву, изложив свои соображения.

Из Москвы пришёл утвердительный ответ, да вдобавок пообещали дать денег и людей; изначально речь шла о войске из 3 тысяч стрельцов.

Но очередная русско-польская война, начавшаяся в 1654 году, поломала планы Пашкова. Он не получил ни обещанных денег, ни войска, – лишь бумажку, даровавшую ему звание «первого воеводы по всей Амур-реке». Москва приказала организовывать поход своими силами. Таков ещё один типичный пример тогдашнего государственного управления: «Идея твоя, воевода, очень хорошая, экспедицию не только разрешаем, а даже приказываем её учинить, но поддержки не дадим, у самих денег нет, зато – вот тебе мандат, царёва грамотка, в случае успеха – будешь начальником новых земель, а не выйдет – полагайся на себя и на Бога».

Понятно состояние Пашкова. Не тут ли найдутся корни его запредельной жестокости? Иди, воевода, как-нибудь, своими силами присоединяй к державе новые земли, а мы тебя за это похвалим, если уцелеешь.

Но делать нечего. Пашков вылез из кожи вон, чтоб сколотить отряд, набрал добровольцев, вытряс капиталы из всех енисейских купцов, и в качестве крайней меры поднял во вверенном ему городе цены на водку.

И вот, в разгар этой нервной подготовки к большому походу, к Пашкову привезли ссыльного попа с семьёй, выгнанного аж из Москвы, а затем – из Тобольска.

Пока Аввакум зимовал в Енисейске, поражая всех детальными рассказами о злочинстве нового патриарха, о фальшивой «книжной справе» и еретическом троеперстном знамении, – вдогон ему пришёл указ, предписывающий отменить высылку опального священнослужителя в Якутск, а наоборот, зачислить его в отряд Пашкова в качестве духовного пастыря, иными словами – полкового священника, и выдать Аввакуму по этому случаю царское жалованье мукой, крупой и солью. (Одной только соли полагалось Аввакуму получить 9 пудов – 144 килограмма.)

Пашков, надо полагать, был в бешенстве. Просил у Москвы деньги, людей, оружие, хлеб, – а прислали попа с пятью детьми, да приказали кормить его досыта.

Аввакум с обидой сообщает, что царское жалованье воевода «отобрал». Но, скорее всего, Аввакум просто ничего не получил – ни крупы, ни соли. Воевода Пашков берёг провиант для предстоящей экспедиции.

Конечно, иметь в отряде известного столичного священника, знакомого с царём, было неплохо: это придавало экспедиции дополнительный политический вес, а воеводе – авторитет; но кому нужен этот вес в промороженной тайге, когда каждый кусок хлеба, каждая пуля – на счету? Когда