Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Они сражались за Родину» - Альманах Российский колокол

до рассуждений. Тем более эта самая дисциплина… попробуй там боевой приказ не выполнить, сами знаете, что за это полагается. Однако бывают случаи, когда выполнить-то ты его выполнил, а всё равно жить спокойно после не будешь. Так-то…

Он снова замолчал, жадно затягиваясь истаивающей сигаретой.

– Расскажите, дядь Слав, – послышались голоса со всех сторон. – Воевавшему всегда есть чего рассказать, а мы послушаем.

– Да уж, – пробормотал Грустный Охотник. – Не думал, что придётся об этом когда-нибудь рассказывать, а вишь пришлось… Такая она, война… Вот ведь уж сколько десятков лет как окончилась, а те, кто воевал, так душой в ней и остались. Не вытравишь это… Вот ты за казнь ратуешь, – он мотнул головой на Топтыгина, – а напрасно… Был у меня такой случай. Форсировали мы на Украине речку одну. Захватили на немецком берегу плацдармик небольшой, окопались, как положено, держимся. Держимся, хотя немцы постоянно лупят по нашим окопам из пулемётов, и вообще из чего ни попадя. У нас народ к тому времени был стойкий, обстрелянный, многие с первых дней воевали. Патронов и гранат ночью нам привезли со своего берега довольно, держимся. Одно плохо – раненых (а они при таком обстреле обязательно будут), днём не переправишь к своим, ночи ждать надо, река с обеих сторон нашего плацдармика простреливалась немцами. Ну и, конечно, поесть тоже раньше ночи не привезут. Раненых мы стаскивали в одну землянку. Они маются, бедные, стонут, пить просят, потому как жара, летом дело было, а за водой тоже только в темноте к реке пройдёшь. Одним словом, сидим в окопах, греемся, постреливаем, а сами знай на солнышко поглядываем, торопим его, чтобы побыстрее садилось, ребятам пораненным чтоб меньше в душной землянке страдать. Переправили бы их по тёмному на ту сторону, а там и медсанбат, и госпиталь – наша территория, одно слово.

А солнце как прилипло к небу, еле ползёт. Ну, однако, окончился всё же этот горячий денёк, темнеть стало. И тут вдруг зовут меня к комбату, в землянку немецкую, где наш КП тогда находился. Пока подошёл туда, совсем стемнело.

Захожу. Честь отдал как положено. Спрашиваю, зачем звали. Наш комбат сидит за маленьким столиком, вымотанный такой, усталый, глаза ввалились. На столике – планшет его, карты разостланы и коптилка дымит. Рядом с ним ещё двое офицеров. А напротив, у стены, головой под потолок стоит со связанными за спиной ручищами здоровенный верзила-немец в чёрной эсэсовской форме. Я, знаете, до войны хоть и пацаном был, но спортом всерьёз занимался, борьбой классической. Дома у меня, помню, на стене портреты наших русских великих борцов висели – Поддубного, Вахтурова, Заикина и других, все по пояс раздетые и в чемпионских лентах через плечо. Очень мне, пацану, тогда ихние фигуры нравились – Геркулесы все как один. Одним словом, хоть и молодой я был, но кое-какой толк в мужской фигуре понимал. И как посмотрел я повнимательней на фашиста у стены, рот нехотя расрыл. Никогда ещё в жизни такого амбала живьём видеть не приходилось, только на фотографиях. Уж не знаю, с какого вида спорта его на войну Гитлер забрал, этакого быка. Видать, плохи у них дела уже тогда стали, ежели и таких слонов пришлось на фронт брать. Громадину этакую, что ни в какой окоп не спрячешь, танк на двух ногах…

Стою я, значит, рассматриваю этого огромного врага и слышу, комбат мне приказывает:

– Сейчас наши ребята раненых понесут к реке. Уже, наверное, можно. А твоя задача сперва другая будет. Возьмешь этого фашистского гада и там, поближе к реке, слева, где овражек тянется, шлёпнешь. После допроса надо бы, конечно, его на ту сторону переправить, в штаб полка, но ты же сам видишь, что делается! Слышишь, как наши раненые маются? Вон сколько их уже набралось… В лодке для своих дай бог место найти. А этого кабана сажать к ним, так он ещё лодку перевернёт, такой здоровила откормленный. А здесь его под арестом тоже держать негде: запирающихся землянок у них нет, значит, часового еще надо к этому облому ставить, а у нас же, сам видишь, каждый человек на счету. Короче, в расход его и точка. Как говорится, приговор окончательный. Не было у нас нынче пленных… Да, вот еще. Когда выполнишь, ремень у него с рук обязательно сними и сюда принеси. Это нашего ротного Мельникова ремень, а то он еще штаны потеряет. Этому борову, – комбат снова мотнул головой на немца, – ни-какой же верёвкой лап не скрутишь, а толстой у нас нет. Потом, когда выполнишь, сразу к берегу иди, поможешь ребятам ужин принести, там людей мало. Понял? Выполняй!

– Есть, товарищ капитан.

Козырнул я, показал немцу стволом, мол, на выход. Он понял, шагнул вперёд и, наклонясь, во вход еле протиснулся.

Пошли мы траншеей бывшей немецкой к реке. До неё недалеко было, метров сто… Я знал, что у самой воды, слева от траншеи, овражек небольшой есть. К нему и вышли. Показал я немцу на склон подниматься, стволом опять. Полез он наверх, слова не говоря. Я за ним. А как вылезли на гребень, я ударил из автомата… Фашист как-то очень громко вздохнул и вниз, в темноту покатился, только камешки зашуршали… А когда всё стихло, вспомнил я про ремень ротного, который вернуть должен был. Должен-то должен, да что-то тяжко мне теперь туда, во тьму кромешную, словно в преисподнюю, лезть стало. Раньше его надо было снимать, с живого. Хотя к такому амбалу близко подходить да с живого ремень снимать здесь, рядом с передовой, тоже как-то не того…

«Ладно, – думаю, – не шибко это большая промашка – без ремня прийти, если главный приказ выполнен. За ерунду не расстреляют…

И заспешил к реке, куда уже наши лодочки подходили. Им, лодочникам, эта переправа тоже, конечно, не сахар была. Немцы ведь постоянно ракеты осветительные пускали, плыть можно было, только когда их нет, да ещё стараться за островком прятаться (был там, помниться, небольшой островок, как раз против нашего плацдарма). А потом в тень нашего берега крутого лезть, иначе побьют сразу, хоть и ночью. Но ведь днём еще труднее прятаться было…

Очень долго солдатиков наших раненых грузили. Трудно им было, бедолагам, очереди своей дожидаться. Постанывали тихонечко они, но никто не требовал, чтобы его вперёд пропустили, без очереди, как теперь. Всё-таки крепкие наши русские люди всегда, во все времена были…

Ну, однако, погрузили мы их всех, слава тебе… Потом взяли фляги с едой и осторожненько траншеей, по которой я сюда шёл, двинули обратно. Идём, значит,