Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

– Да ну? – дернулся он. – И что?

– Как видишь – ничего. Проверили все и поняли, что ты не опасен… Это самое главное!

– Значит, что же, – прошептал он, – значит, я теперь…

– Да! Можешь спать спокойно. И во-вторых, все вообще изменилось, учти это. Самого Каина больше нет здесь, он испарился, ушел. В какой-то другой район.

– В какой?

– Вот этого я пока еще не знаю…

– А каким это образом ты все узнаешь, до всего докапываешься? Кто ты – начистоту?

– Такой же, как и ты, – сказал я, улыбнувшись, – бывший блатной. И я ненавижу таких, как Каин! И вот помогаю тебе, чем могу.

По мере того как я говорил, Алексей преображался, облик его становился иным, и я подивился случившейся перемене! Плечи его распрямились, муть отошла от глаз. И, заглянув в них, я впервые увидел истинный их цвет. Глаза его были светло-карие, с золотистым отливом. Их уже не ослепляла тоска, в них светилась надежда.

«А ведь он по-своему интересный парень, – подумал я, – и раньше, наверное, нравился девушкам».

И тут же по краю моего сознания прошла еще одна, новая мысль.

– Послушай, – сказал я, – а с той красоткой, которая погубила Грача, ты лично знаком?

– Видел несколько раз… А что? Она и вправду красотка. Первая в Очурах. Да что – в Очурах! Отсюда до Северного полюса другой такой не найдешь, не сыщешь…

– И как ты считаешь, она действительно была виновата? Ведь кто-то же выдал вас… Может, она?

– Вряд ли, – поморщился Алексей. – Даже если Грач и сказал ей что-нибудь, трепанулся, все равно… Клавка – баба своя!

– Как то есть своя?

– Ну, у нее есть брат, и он тоже налетчик. Только он в другой кодле. Тут, в тайге, пасся не один только Каин…

– И какая у этого брата кличка?

– Ландыш. Нежная кличка! Это у него фамилия такая: Ландышев.

– А вообще Клавкина семья, – спросил я, – она здешняя, коренная?

– Приезжая… Грач мне говорил, откуда они, только я позабыл.

– В сельсовете, стало быть, могут и не знать ничего о Клавке, – пробормотал я. – Ну а Каин? Он-то знал?

– А какая в конце концов разница? Дело же вовсе не в Клавке! О ней почти и не было разговора… Каин ведь как повернул? Раз ходил в сельсовет – значит, мог столковаться с властями. Значит, ссученный… А все эти слова о любви для Каина – «зола».

– Он, что же, баб не признает, не интересуется ими?

– Он только собой интересуется! А бабами, конечно, пользуется, – почему бы и нет? Но вообще-то ему на все плевать. Или, как он сам говорит, – блевать!

– Так кто же все-таки выдал вас? – спросил я погодя. – Может, и правда Грач?

– Нет, не похоже, – сказал Алексей. – Ведь и в тот раз, когда он ночью ушел с малины, он тоже был у нее…

– Н-да, – процедил я, – новая загадка!

– Эх, если бы узнать кто, – хрипло, тяжело вздохнул Алексей, – если б точно установить. Я бы с ним тогда расквитался. За все! И за Грача, и за себя!..

Он еще хотел что-то сказать, но в этот момент воротилась Макаровна, и наш разговор пресекся, его уже нельзя было при ней продолжать.

Среди ночи я проснулся внезапно, меня разбудило чье-то прикосновение… «Алексей! – раздраженно подумал я. – Какие-нибудь новые фокусы!» Но нет – это оказалась Макаровна. Она стояла, закутанная в платок, морщины ее тряслись, по ним ползли слезы.

– Что еще случилось? – зажигая лампу, спросил я. – Опять беда?

– Наоборот, радость, – прошептала она. – Ты знаешь, Алеша-то спит! Впервые за все время уснул спокойно. Лежит себе, ровно дышит, губами шлепает, как маленький… А ведь это ты его вылечил!

– Ну, чего там, мамаша, – отмахнулся я, – это все пустяки… Главное, что он успокоился… Я тоже рад. И очень.

– Ты, ты, – продолжала она, – это ты помог. Вот ведь как я удачно сделала, что приняла тебя!

– А кстати, почему ты сразу, с самого начала, не предупредила меня обо всем?

– Ох, что ты! – Она махнула на меня сухонькой лапкой. – Нельзя было… ведь если бы ты узнал, ты бы не стал здесь жить. А мне как раз нужен был человек в доме. Так мне врач посоветовал… Я схитрила маленько, и видишь, как все хорошо получилось! И спасибо тебе, милый. И дай тебе Бог всякого счастья.

И она, кряхтя, поклонилась – древним, низким, земным поклоном.

Потом подняла ко мне морщинистое темное личико:

– Теперь живи здесь сколько хочешь и о деньгах не заботься, я с тебя ни единой копейки не возьму. Эта половина избы – верно – твоя!

Она ушла, что-то еще бормоча, а я погасил свет и устало вытянулся в постели.

Вот я и утвердился в звании сыщика! И даже уже награду получил за труды. Что ж, я и в самом деле потрудился. И помог человеку, спас его. Причем спас его – от самого себя… А эта проблема поистине не из легких!

Глава 10

Утраченные иллюзии

Но не думайте, будто я в течение этой зимы занимался одним только Алексеем…

Я много писал и регулярно посылал стихи и очерки в свою газету (а также и в другие редакции). Настроенный романтически, я писал о природе края, о жизни таежных охотников, лесорубов и рыбаков. Иногда мои опусы появлялись в печати, и всякий раз это меня радовало несказанно.

Мне ведь все было внове тогда, и еще не успела приесться газетная рутина, и приятно было сознавать себя журналистом! Начав сразу в двух жанрах, я с азартом, с неизменным усердием работал над очерковой прозой и над стихами.

Но все же поэзия занимала меня больше, влекла сильней; еще бы!..

Со временем стихов накопилось немало. Я соединил их со старыми рукописями. И в результате образовалась весьма пухлая папка.

Объемистая папка, в которой как бы угадывались уже, намечались очертания будущей книги.

Однако до этого было еще далеко. И пока что мне с избытком хватало сложностей и хлопот и разных неожиданностей… В редакциях мои сочинения нередко отвергались, выбрасывались в корзину, и я тогда горевал. Как это обычно бывает с новичками, я каждую мелкую неудачу воспринимал как катастрофу. И я страдал, и пил горькую, и проклинал бюрократов-редакторов.

Да, хлопот и неожиданностей хватало… Впрочем, это естественно! В городе Одессе, в том самом «русском Марселе», о котором говорил Хижняк, бытует старинная поговорка: