Любовные драмы звезд отечественного кино - Александр Сергеевич Варакин

на специальный продовольственный паек, равный, а то и превышающий размеры пайка какого-нибудь секретаря обкома. Ольга Чехова не голодала в Германии, когда голодали все, совсем не за блестящие успехи в кинематографе и на сцене.

Если кто-то подумает, что таким образом органы как бы извинялись за ошибочные свои действия, то он очень ошибется. Это не в традициях НКВД. Мало ли прекрасных и достойных людей, даже четко выполнивших свое задание за границей – заслуженных чекистов! – закончили жизнь в лагерях и подвалах Лубянки? Виталий Вульф очень четко назвал эту роль, которую, вполне вероятно, исполняла звезда: сверхагент. Это на голову выше самого распрофессионального профессионала Штирлица. Если актриса была спецагентом, то спецагентом кого-то лично. В 1921 году она могла стать личным агентом никак не Берии. Кого – это большой вопрос. Потому что даже Сталин стал Генеральным секретарем ЦК не в 1921-м, а только в 1922-м году. Так что если актриса и была завербована в 1921-м, то «личным агентом Сталина», как считает В. Вульф, она быть вряд ли могла.

По факту номер шесть (посещение Ольгой Леонардовной своей племянницы в Берлине в 1937 году) мы знаем лишь то, что ей, Ольге Леонардовне, за это ничего не было. Она наивно полагала, что этот факт укрылся от бдительного взора органов. Вернее, это мы знаем из воспоминаний Софьи Ивановны Баклановой, которая поделилась потом тайной с другими друзьями. Но как оно было на самом деле, мы можем только предположить.

Великая актриса Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, находясь на гастролях в Париже и завершив их с успехом, меняет свой маршрут и едет в Берлин, чтобы встретиться с любимой племянницей. Во-первых, в тоталитарном государстве никак не могло быть, чтобы об этой ее поездке в Берлин не знал никто в Москве еще до парижских гастролей. Куратор от НКВД, который на любых организованных выездах советских людей за рубеж был там за главного начальника, обязан был знать об этой «особенности» поведения известной актрисы, иначе ни о каком изменении маршрута следования не могло быть речи: ей просто никто бы не разрешил ехать в Берлин, будь она хоть трижды народной. Значит, этот вариант поездки оговаривался задолго до гастролей, то есть заранее, и оговаривался с органами. Ни один из самых авторитетных кураторов в сталинское время не взял бы на себя ответственности разрешить такое Ольге Леонардовне: ему своя голова была дороже.

Но Ольга Леонардовна в свое время поспособствовала Ольге Чеховой уехать из России. Этого не могли не знать в органах. Как вы помните, Ольга осталась в Германии. Значит, что? Значит, Ольга Леонардовна в глазах НКВД проштрафилась, поскольку племянница, которая должна была вернуться через полтора месяца, осталась в Берлине насовсем. Тем более Книппер-Чехова никак не смогла бы изменить своего маршрута без ведома НКВД. То есть боязнь Ольги Леонардовны и молчание ее до самой смерти – напускные.

А проштрафилась ли? Это очень важный вопрос. А вдруг она тоже была немного в курсе того, что неспроста Ольга Константиновна осталась в Веймарской республике?.. Если так, то не приехала ли Ольга Леонардовна в Берлин лишь для того, чтоб передать что-нибудь своей племяннице? Например, привет от Ивана Иваныча или что-то в таком роде? Причем ей самой и не надо было знать, что именно она передает. Возможно, это был какой-то ключ, какой-то приказ, запускающий (активизирующий, как мы сейчас бы сказали) спецагента. Может быть и то, что Ольга Леонардовна приехала на самом деле как тетка к племяннице и никакой дополнительной нагрузки этот приезд не носил. В любом случае – знала она или не знала, что Ольга Чехова выполняет задание, – органы были в курсе, что Книппер-Чехова будет в Берлине. То есть опять же боязнь Ольги Леонардовны и молчание до самой смерти – притворство.

Доказательством общего для всех вариантов, то есть знания НКВД о том, что Ольга Леонардовна была у племянницы, служит как раз то, что органы ее так и не тронули по данному, столь ясному для НКВД вопросу.

Раз уж мы начали рассуждения с седьмого пункта и теперь немного разобрали пятый и шестой, то давайте так и станем по порядку отбрасывать факты с конца. На очереди четвертый и третий.

Обратившись к удивительно легкому переезду Ольги Константиновны из одной Германии в другую, увидим, что, кроме констатации самого этого факта нам больше сказать нечего. Какие-то «порочащие» данные, если они имеются, могут быть обнаружены лишь в самой Германии. Возможно, будущим исследователям, которые захотят серьезно взяться за этот вопрос, помогут архивы Восточной Германии, которые наверняка сохранились.

А если мы рассмотрим факт номер три – встречу Ольги и Константина Симонова, который наверняка разговаривал с нею о многом, а Ольга Чехова сообщает Ольге Леонардовне лишь о том, что он много говорил о Льве Книппере, то становится непонятной сама причина встречи. О Книппере, написавшем «Полюшко-поле», Ольга Константиновна могла бы, хоть и не в таких подробностях, узнать и через Москву у своей тетки. Зачем приезжал Симонов?

Вспомним, что однажды Константин Симонов сделал такую глупость: взял с собой в поездку жену и известную актрису Валентину Серову. И что потом раскаялся и уже не делал этого никогда. Почему? Да потому, что Константин Михайлович свел ее с самим Буниным, которого, суля ему золотые горы, уговаривал вернуться в СССР. Иван Алексеевич, исстрадавшийся без Родины, ах как готов был поверить, что его ждут здесь слава и почет, миллионы читателей (а при Сталине не было опубликовано ни строчки, да и разве простила бы ему власть «Окаянные дни»?), он уже готов был хватать чемодан и, «задрав штаны, бежать за комсомолом»! Но умница Валентина Серова успела шепнуть живому классику: «Дурачок, не вздумай!» Симонов умолчал о главном: после войны разворачивалась, набирала обороты новая репрессивная волна, в которой сгорят многие и многие, а поскольку теперь это были не «троцкисты», а «космополиты», то горели и сгорали как раз люди литературы и искусства, которых прежде щадили. Бунин – подумать только! Вот это был бы костер… А для репрессивной машины все равно – классик или не классик. Слава богу, Бунин поверил Серовой, а не Симонову.

Конечно, Константин Симонов и сам писатель, он и приезжал от имени Союза писателей, но разве мог он от самого себя или только от имени писателей (и читателей) уговаривать Бунина? Значит, имел полномочия от органов: за границу без НКВД вообще никто не выезжал ни для каких надобностей. И разве эти полномочия у Симонова были отняты, когда он встречался с Ольгой Чеховой? Были бы отняты – Симонов автоматически делался невыездным. Логика проста.

Тогда вопрос: о чем беседовал с Ольгой Чеховой уполномоченный органами Константин