По следам дроздовцев… - Владимир Григорьевич Чичерюкин-Мейнгард

южная область Австрии населена югославами. Но когда мы ее проехали и вступили в чисто австрийскую зону, разговор с новыми пассажирами, пришедшими в вагон, кончился, потому что никто из нас по-немецки не знал. В средней школе я хорошо учился немецкому языку и знал наизусть многие стихотворения Гёте, но в таких условиях, в каких мы находились в поезде, весь запас слов, самых обыкновенных немецких слов, исчез, и я не мог вспомнить ни одного немецкого слова. Нам помогали… сами австрийцы, бывшие пленные в России. Они кое-какие русские слова вспоминали, а, с другой стороны, понимали, когда мы говорили по-русски. Большинство ехавших с нами австрийцев были из южной Австрии, альпийского Тироля. Все они были одеты в особый тирольский костюм, состоящий из куртки с пуговицами посередине и пояса, по большей части зеленого и коричневого цвета. А на голове – шляпа с короткими полями и с перьями, заткнутыми за ленту на шляпе. Уже в Каринтии (южная часть Австрии) стали встречаться холмистые пейзажи, переходящие в горы. Но на всех нас произвели сильнейшее впечатление горы, когда мы въехали в Альпы и перед нами в окнах поезда стали мелькать вершины гор, покрытых снегом. Настоящую горную местность я увидел впервые в Альпах. На Кавказе я не был, а только в Предкавказье, где горы не очень высокие. Но то, что я увидел в Альпах, высочайшие вершины в 4–5 тысяч метров высоты, покрытые снежной пеленой, по переживанию ни с чем не может сравниться, разве только с впечатлением, когда я в первый раз увидел море (в Крыму). Я чувствовал какое-то благоговение к этим величественным великанам, стоявшим неподвижно в своей первобытной красоте миллионы лет.

По Австрии мы ехали довольно долго. К вечеру того же дня мы приехали к чехословацкой границе. На границе наш уполномоченный быстро оформил наш переезд через границу. Наконец-то мы на чехословацкой земле! Мы с большим любопытством стали смотреть в окна. Но, к сожалению, надвигались быстро сумерки, и все погружалось в темноту, и только мелькали маленькие и небольшие станции, слабо освещенные и пустые. А насколько мы все были усталые, то уже никто не хотел смотреть в окна, и каждый старался как-нибудь устроиться в полулежачем или только сидячем положении, чтобы хоть немного подремать. А когда стало рассветать, то мы снова теснились к окнам, чтобы посмотреть, что же это за люди – чехи и как они живут. В вагоне появились и новые пассажиры-чехи, едущие на работу. Естественно, завязывался разговор. Но на этот раз мы кое-что понимали из того, что нам говорили, и нас понимали, что мы говорили. Поэтому скоро все встречающиеся чехи узнали, кто мы такие и куда мы едем. Это возбудило у чехов еще больший интерес к нам. Нам говорили, что у них будет “добре”, и с гордостью добавляли, что они теперь самостоятельное, государство!

Ольшаны. Храм Успения независимое от Австрии Пресвятой Богородицы.

Почтовая карточка 1920-х гг.

Вскоре мы узнали, что наш поезд едет не прямо в Прагу, а несколько сот километров от Праги в город Пардубице, и что пробудем там несколько дней для проведения дезинфекции.

На другой день после бани меня посадили в скорый поезд, идущий в Прагу»[38].

Прибывших в Прагу будущих студентов размещали в общежитиях Слободарня, Худобинец, Страшнице. С 1918 г. в Праге работало российское дипломатическое представительство, а также военный агент. Им стал полковник инженерных войск А. Ю. Лимонт-Иванов, чья могила сохранилась до наших дней на Ольшанском кладбище. Из Праги русские студенты уезжали в вузы Брно, Братиславы, Пшибрам. Те, кто не успел получить в России среднее образование, зачислялись в русскую гимназию в Моравской Тшебове. Причем в ряде случаев кое-кто из учеников, если в свое время прибавлял себе год-другой-третий, чтобы быть зачисленным на военную службу, то теперь, наоборот, «отнимал» у себя год или другой, чтобы попасть в гимназию и, таким образом, пускай на ближайшие год-два проблема обустройства в чужой стране решалась сама собой. Возвращаясь к истории дроздовцев в изгнании, можно отметить, что и на педагогическом поприще в этом учебном заведении они отметились. В русской гимназии в Моравской Тшебове служил в качестве воспитателя военный инвалид подполковник В. П. Шапиловский. Признаться, трудно представить офицера-артиллериста на этом поприще, памятуя словесный портрет, оставленный его сослуживцем поручиком С. Мамантовым на страницах книги «Походы и кони». «Шапиловский был маленький, рыжий, косой, напоминал лихого пирата, но его ценили, он был храбр, рассудителен и пользовался авторитетом». Очевидно, поэтому Шапиловский носил очки. По крайней мере, на фотографии, относящейся к «Моравско-Тшебовскому» периоду его жизни, он в очках.

Но многие русские студенческого возраста остались в Праге, чтобы в чешской столице получить высшее образование. Благо, такая возможность им была предоставлена.

Далее предоставим вновь слово Ф. Г. Скворцову.

«В первые же годы своего пребывания в Праге так называемая русская “молодежь” (в среднем 25–30 лет) стала делиться по своим “политическим” воззрениям на группы. А политические воззрения складывались в зависимости от того, как представляли себе те или иные группы будущее устройство России “по падении большевиков”. Какой должна будет быть Россия – монархической, демократической (республикой) или “социалистической” (без большевиков). Практически это проявлялось в том, что, пользуясь материальной поддержкой демократического чешского правительства, бывшие участники Добровольческой армии заложили “Союз галлиполийцев”, т. е. тех, кто был в Галлиполи в Турции, где были расположены остатки Добровольческой армии после ее поражения в России. А затем руководители этого Союза из студентов-добровольцев образовали “Русский студенческий союз”, во главе которого стоял некий Дорофеев, “прожженный” монархист. “Союз галлиполийцев” в политическом отношении состоял сплошь из “махровых монархистов”, и такими они остались и в “Русском студенческом союзе”. Мало того, этот союз, пользуясь демократическими принципами, положенными в основу Чешской Республики, и гуманизмом и добротой чехов, заложил печатный орган, в котором стал расхваливать старый монархический режим до революции в России и пропагандировать монархическую идею в будущей России. Это, конечно, было нетактично ни по отношению к чехам, давшим нам убежище, и недостойно к жертвам красного террора большевиков. Все русские студенты-добровольцы, не вошедшие в “Союз галлиполийцев” (а их было больше половины), стали протестовать против подобной деятельности “Союза студентов”. Во главе этой группы студентов стали Д. И. Мейснер и я, оба “юристы” (т. е. студенты русского юридического факультета Карлова университета. – Авт.). Наши попытки повлиять на правление “Студенческого союза” отказаться от политических тенденций в профессиональном органе не имели успеха. Тогда мы решили действовать. Прежде всего, опять-таки пользуясь добротой чехов, деликатно стали просить