Тварь. Графские развалины - Виктор Павлович Точинов

под ее присмотром, — ежеминутно считала по головам и чуть ли не держала за шиворот. В общем, через три дня Вася Передугин вновь приехал в Саблино — с двумя приятелями, фонарем, свечами и тайком позаимствованной дома полуторакилометровой бухтой нейлонового шнура...

Вернувшегося за полночь Васю — по уши грязного и тащившего огромный перепутанный ком столь же грязного шнура — отец нещадно выпорол. Однако — не помогло. Васёк заболел страстью к пещерам. Но обнаружилось препятствие — объект страсти находился слишком далеко. Поблизости подобных чудес природы не было. Лишь на уступе обрывистого берега Поповки, примерно на половине его высоты, имелась крохотная даже не пещера — выемка. Сверстники Васи часто разводили там костер и устраивали подростковые посиделки. Там его и осенила идея — весьма нетривиальная. САМИМ ВЫРЫТЬ ПЕЩЕРУ!!! Именно здесь — готовый вход для нее уже есть. В конце концов, если верить экскурсоводу, Саблинские пещеры тоже рукотворные. Много десятилетий там добывали сырье для стекольной промышленности.

Мысль была не столь абсурдная, как казалась на первый взгляд. Берега Поповки образовывала мягкая порода, легко крошащаяся от слабых ударов.

Вася, не откладывая, поставил контрольный опыт — результатом недолгих манипуляций с топориком стала ямка с футбольный мяч размером. Приятели смотрели с интересом.

Как часто бывает, новая идея захватила многих. Начинались даже яростные перепалки: кому первому долбить? — растущий забой не вмещал желающих. Пришлось сделать развилку на два хода, что очень нравилось Васе. Ему хотелось построить лабиринт. Что за радость в одном, заурядном как прямая кишка, тоннеле?

Как бывает еще чаще, первоначальный энтузиазм погас быстро. С увеличением пещер ежедневный прирост становился все менее заметен. И у землекопов начали появляться реальные и выдуманные предлоги пропустить смену... Темп строительства катастрофически падал.

Кончилось тем, что последние месяцы стройку посещал один Вася. За что приятели его и прозвали “Пещерником”. Недоброжелатели добавляли: “Чокнутый Пещерник”, что являлось форменной клеветой. Всё на свете он ради этого увлечения не забросил. Но не реже раза в неделю появлялся в заброшенной пещере и проводил три-четыре часа за упорной работой. Им двигала какая-то мрачная гордость. Будут рано или поздно Поповские пещеры! Ну, поменьше Саблинских, конечно... Но все будут знать, что воздвиг это чудо ОДИН ЧЕЛОВЕК! Он, Василий Передугин.

...Васёк двинулся, низко согнувшись, от развилки влево. Здесь, совсем близко от входа, медленно рос довольно обширный зал. Именно над его расширением Вася трудился последние месяцы, отложив до лучших времен правый ход, узкий и короткий.

Он просунул голову в зал, подсвечивая фонариком с изрядно севшими батарейками. И сразу понял: что-то не то. Пещеру он знал до мелких деталей. Нечто, темневшее у дальней стены, никак не должно было там находиться. И в другом месте зала — не должно. В пещере появилось что-то чужеродное.

Вася сделал три маленьких, опасливых шажка вперед. И тяжело вздохнул. Куча тряпья, рядом что-то поблескивает, наверняка осколки стекла.

Все, конец великому начинанию. Бомжи присмотрели подходящее для логова местечко. Сколько интересных подвалов ими уже изгажено...

(До пещер Васёк увлекался именно подвалами, и часто бывал в подземельях расположенной не так далеко крепости Бип, — но два года назад перестал, после вызвавшей серьезное нервное потрясение находки, сделанной весной им и приятелями в дальнем, полузасыпанном каземате крепости. И целый год — до Саблино — не спускался под землю.)

Васёк в сердцах ударил ногой валявшийся обломок. Он улетел в полутьму. И тут куча тряпья зашевелилась. И села. И оказалась человеком.

Человек откинул тряпье и повернулся к Васе. Луч фонаря после полной темноты должен был слепить человеку глаза, он не мог ничего видеть, — но, похоже, видел. Он должен был щуриться и прикрывать глаза ладонью — но не щурился и не прикрывал.

Вместо этого начал подниматься — молча. Нечто, поблескивавшее рядом с ложем, двинулось за рукой человека. Это оказалось не стекло. Это оказался нож, или даже...

Васек не стал заканчивать мысль. Он уронил фонарь, взвизгнул и бросился к выходу. Никто другой в темноте не смог бы развить такую скорость. На рефлексах, ничего не видя, он пригнул в нужном месте голову, в другом поднял выше ногу, не споткнувшись и не упав. Топот страшного человека грохотал сзади — такой же быстрый.

Вася выскользнул наружу, чуть не кубарем скатился по крутой осыпи каменных обломков. Не обращая внимания на намоченные ноги, перебежал речонку и лишь на другом берегу рискнул обернуться. Погони не было. Но... что-то шевельнулось в темном жерле пещеры. Васек побежал снова.

Через десять минут, попетляв по кустарнику, исцарапав лицо и руки, он перешел на шаг. И только тогда заплакал — молча, зло, без всхлипываний. Шел, размазывая по лицу грязь и слезы. Пропал фонарь. Пропал мешок с инструментами, он не помнил где и когда уронил его, — и за пропавшие зубило и кувалду отец без долгих слов возьмется за ремень...

Рассказывать кому-то о происшествии не хотелось. Да и что тут расскажешь? Напал, дескать, бомж с мечом? Или с саблей? Повертят пальцем у виска — свихнулся парень в своей пещере. Где вы видели бомжей с мечами? Финка еще туда-сюда. Но Вася не сомневался, что ножом это быть никак не могло, даже самым здоровенным, мясным или хлебным, — не могло...

...Человек, столь напугавший его, в погоню не бросился. Даже внутри пещеры — за его топот перепуганный Вася принял эхо собственных панических шагов. Человек двинулся к выходу чуть погодя и успел увидеть лишь исчезающую в кустах спину Передугина. Тогда он вернулся обратно. Двигался в темноте человек не менее уверенно, чем Вася, — очевидно, довольствуясь доходящими снаружи отсветами. Он присел на свое импровизированное ложе, положил поперек колен холодную сталь, надолго задумался. На улице стояло летнее тепло, но здесь было более чем прохладно. Человек не замечал этого. Холод его не пугал. Слабым местом человека был крепкий сон — и он предпочитал для ночлега укромные места. Это оказалось не столь уж укромным. Он-то думал, что если и сунется пацанье — то шумной компанией, издалека слышной... Но проклятый парнишка возник бесшумно, как привидение... В одиночку. Вернется с кем-нибудь? Или навсегда забудет сюда дорогу? Об этом стоило поразмыслить. Уходить с удобного для его целей места не хотелось...

...Вася Передугин возвращаться не собирался. Ну и пусть, ну и пусть не будет никаких Поповских пещер, пусть живут в этой дыре поганые бомжи, и пусть она рухнет им на головы!

Но постепенно злость и обида за пропавшие труды начали менять его