Тварь. Графские развалины - Виктор Павлович Точинов

Гном не обернулся.

Динамит себе такого никогда бы не позволил, подумал Кравцов, вспомнив лидера их компании. Так ведь и не расспросил о его гибели Пашку...

Мысль мелькнула мимолетная, почти случайная, ему и в голову не пришло позвонить прямо сейчас, не откладывая, Козырю, и выспросить подробности той старой трагедии... Зачем, в самом деле?

Потом Кравцов часто жалел об этом.

Но было поздно.

6.

Над Спасовкой светила луна — почти полная, лишь чуть-чуть пошедшая на убыль. Декорация для прогулок с девушкой самая романтичная.

Теоретически, Кравцову надлежало уже бдить на посту, — но он надеялся, что гипотетические похитители ненаглядных Пашкиных эксклюзивных плит ночь для своих черных замыслов выберут безлунную. И заявятся попозже, заполночь.

Они (не похитители, Кравцов с Адой) шли по улице — главной и единственной, прогоны не в счет, — и говорили о чем-то, Кравцов сам не очень понимал — о чем. Происходящее было сродни писательству, когда он не осознавал, что пишет, когда порой приходилось читать только что набитый текст, как увиденный впервые. Наверное, он говорил именно то, что надлежало сказать, разговор не ломался, тек легко, не прерываемый тяжелыми паузами, но...

Но большая часть сознания Кравцова в нем не участвовала. Она холодно и отстраненно анализировала события этого вечера. А именно — поход в кафе “Орион”.

ТАМ ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК.

Вполне возможно, что обычному человеку все показалось бы достоверным, но не Кравцову. Ему часто приходилось разбирать по косточкам, по деталькам собственные сюжеты, ища и находя нестыковки, несообразности, неправильности.

Навык оказался вполне применим в реальной жизни.

Первой неправильностью стал Гном. Здоровый парень, явно не дурак подраться. Для заводки, для провокации выпускают обычно вперед совсем других — тщедушных, на вид — соплей перешибешь. Чтобы потом вступиться с полным осознанием своей правоты: маленького, мол, обидели! В компании Алекса такие — мелкие — имелись. По меньшей мере двое. Так почему Гном?

Далее. Алекс дал понять, что узнал Кравцова буквально за несколько секунд до того, как тот узнал Алекса. Что поднялся из-за стола и пошел навстречу неизвестному городскому лоху. Допустим. Но не так уж Кравцов неузнаваемо изменился за годы — и если Алекс знал, что писатель Кравцов в Спасовке, то должен был узнать его раньше. Они с Адой вошли, что уже привлекает внимание, шли к стойке под светильниками, по самой освещенной части зала... Если же Алекса никто о появлении Кравцова и о том, чем тот занимается, не известил, — отчего он почти сразу потребовал от Гнома извиниться перед писателем? Алекс и библиотека, Алекс и чтение книг, — вещи несовместные.

И еще. Кравцов хорошо чувствовал речь, как письменную, так и устную, — и ему показалось, что сидя с ними — с Кравцовым и Адой — за одним столиком, Алекс намеренно упрощал и огрублял свой лексикон. Слегка наигранными звучали его “елдаком на вилы”, “зассали”, “бздит”... Немного раньше — к Гному и к стоящему у стойки Кравцову — Алекс обратился чуть-чуть иначе.

Все эти построения могли объясняться обычной мнительностью.

Или — всё произошедшее было срежиссированным спектаклем.

Но никто не готовит спектакль, не расставляет декорации и не собирает актеров, не зная — придет или нет единственный зритель...

Зрителя в нужную точку пространства-времени привела девушка Ада.

Наверное, та часть его сознания, что поддерживала легко текущий разговор, тоже отвлеклась на эти рассуждения. По крайней мере в какой-то момент он понял, что Ада молчит. И — что она остановилась. Он тоже остановился, повернулся к ней... И замер.

Девушка Ада исчезла. Просто исчезла.

Не было ее в этом ракурсе и в этом освещении.

Подняв лицо к лунному диску, стояла его жена.

Кравцов смотрел на нее молча и оцепенело. В голове крутились обрывки одной мысли: кладбище... сегодня днем... я проводил ее до кладбища...

А потом случилось то, что он видел лишь в кино и считал режиссерским изыском: когда персонажи ведут диалог, не раскрывая рта, не шевеля губами — но слышны их закадровые голоса. Но звучали голоса в голове Кравцова.

Зачем ты пришла?

Ты ведь звал, ты ведь сам хотел этого...

Но как... каким образом?!

Надо хотеть, надо очень хотеть, надо тянуть туда руку, чтобы за нее можно было ухватиться...

И... что там?

Там ничего... Пустота... Бездна...

Что мне делать?! Что мне сделать, чтобы...

Он не слышал ответа. Невидимая нить истончалась, грозила лопнуть. Она — Ада? Лариса? — чуть повернула голову, и он увидел, что...

Ты не Лариса!!! Ты... ты... Адель-Лучница?

Ответ не прозвучал. Лишь что-то вроде далекого “а-а-а-а-а”...

Наваждение исчезло так же неожиданно, как и явилось. Окончательно его развеял обыденный до банальности звук — начальные такты популярного шлягера, которые испустил мобильник, висевший на шее Ады. Именно Ады, — сейчас ни с кем другим спутать ее было невозможно.

“Алло? Та-а-ак... Мы же договаривались, Даниил, — в половине одиннадцатого быть дома!.. Ну, пеняй на себя...”

Она отключилась, не попрощавшись. И сказала Кравцову, хоть он ни о чем не спрашивал:

— Брат. Несносный ребенок...

Он молчал.

— Позвонил, сказал, что... — Она сбилась, посмотрела на него. Спросила другим тоном:

— Что-то случилось?

Да, случилось, подумал Кравцов. Много чего случилось. Но тебе, дорогая, этого не понять. Потому что ты не то призрак моей жены, не то персонаж моего же романа... А если честно, то писатель Кравцов просто свихнулся, так что вызови, пожалуйста, спецмашину, раз уж трубка в руке...

Внезапно он разозлился — на все эти загадки. На всю эту начинающую медленное кружение вокруг бесовщину. Но одну из чертовых загадок он разгадает. Здесь и сейчас.

— Зачем ты меня привела в “Орион”? — спросил он жестко.

— Как... ведь мы же...

Он отчеканил, бессознательно подражая одному из своих героев:

— Зачем. Ты. Меня. Туда. Привела.

— Потому что я хотела посмотреть на тебя! Да! Тот ли ты крутой мужик, что так и лезет из каждой твоей страницы?! Или похож на импотента, пишущего порнографию?!

Она замолчала. Дышала тяжело, прерывисто.

— Посмотрела? Как увиденное? Слабовато против финала “Битвы Зверя”, правда? За целый вечер — ни одного трупа, каюсь. Если завтра пригласишь еще куда-нибудь, постараюсь исправиться. Прихвачу пару запасных обойм, и...

Он осекся, остановленный ее движением. Думал: обиделась. Но она улыбалась. И стояла очень близко. Потом сказала тихо:

— Там, в кафе, был