Дар Асафа и Майи - Борис Асафович Мессерер

фоне деревенской печки, что вызвало крайнее удивление Верочки, наверное, представлявшей себе будущий портрет на более парадном фоне. Я же хотел погрузиться в реальную жизненную среду, которая мне самому тогда очень нравилась.

Кто были эти люди, мои «персонажи», которые служили мне сельскими натурщиками? Крестьяне, старики и старушки, к которым я так пристально присматривался, которые на своих лицах несли щемящие, неизгладимые черты пережитого. И тем не менее были преисполнены подлинным внутренним светом, красотой. Этих людей я с упоением рисовал, писал маслом их портреты, можно сказать даже – запечатлевал образы, настолько они были мной любимы, а лица их значительны. Решение писать картины в деревне, со всеми ее проблемами, наложило отпечаток на всю мою жизнь. Я продолжал ездить в Бёхово долгие годы.

Аскетичность быта, бесхитростность еды, отсутствие всего «лишнего» тоже являются следствием проживаемой в деревне жизни. Картошка во всех видах, самовар и складни с иконами – вот и весь возможный сопутствующий деревенский антураж. Он отражен в моих работах того периода. Великому голландскому художнику Снайдерсу подобный минимализм и не снился. Я думаю, к счастью для него, потому что он этого не изведал, а присниться такое ему не могло!

Балерины

После очередного тарусского уединения и поездки в Коктебель, где-то в середине шестидесятых годов, я вернулся к московской жизни, и вновь передо мной замаячила идея существования в отдельной мастерской, уже городской. Эта идея непосредственно связана с «тройственным союзом» – моей дружбой с художниками Левой Збарским и Юрой Красным и тем, как мы проводили время. Те времена – вторая половина шестидесятых годов, жизненные и творческие перипетии того периода, мною описаны в других воспоминаниях. Здесь же остановлюсь на моменте получения мной и Збарским заказа – оформление книги театрального деятеля, специалиста по балету, преподавателя Московского хореографического училища Николая Эльяша «Поэзия танца». Мы с Левой уже заканчивали строительство московских мастерских в доме на Поварской улице. Книга Эльяша стала, быть может, первой работой, выполненной нами в новых стенах.

К этой работе, заказанной издательством «Искусство», мы отнеслись очень серьезно, понимая, что так просто, «с налета» (!) такую тему не раскрыть. И стали размышлять, как практически реализовать идею книги.

Мы решили, что надо рисовать балерин непосредственно в балетном классе и в те моменты, когда они смогут нам позировать. Для этого я, пользуясь своими знакомствами в администрации Большого театра, получил пропуска для нас с Левой, и мы стали часто там бывать.

Рисунки, которые мы делали, совмещали в себе классическую специфику балетных позиций, изящных па и движений с пластикой тел отдыхающих после тяжелой работы балерин. Но даже сюжет «балерина на отдыхе» должен был отражать характерные особенности балетных движений. Мы хотели совместить отдых балерин и рисование художников. И эта задача, которую мы себе поставили, была не из легких. Героини рисунков, конечно, обладали той самой балетной пластикой, которая нас интересовала, но было бы невероятно трудно просить (вторично, вместо отдыха!) выполнить эти движения специально для нас…

Возникшая (теперь профессиональная!) связь с балетным миром (несмотря на то, что я никогда сам не занимался балетом), с миром моего отца и Майи, радовала меня и каким-то образом больше сближала нас. Это был тот мир, который я интуитивно остро чувствовал, и это доставляло удовольствие.

Не сразу эти рисунки были перенесены мною на холсты довольно большого размера (наиболее частый размер холста 160 см × 200 см) – так возник мой живописный цикл «Балерины».

Мы с Левой Збарским стремились быть свободными в рисовании с натуры. Бесконечные придирки со стороны редакторов различных издательств чрезвычайно надоели нам, а мы хотели делать свое искусство. Любовь к свободному рисованию была нашим кредо, и это я пронес через всю жизнь.

Несостоявшиеся/состоявшиеся гастроли в Лондон

В 1956 году готовились первые масштабные гастроли Большого театра в Лондон. Предполагалось участие Майи и Алика (Александр Плисецкий). Он стал известным танцовщиком Большого театра, со своим репертуаром. Славился как «кавалер» и незаменимый партнер в сложных поддержках, что гарантировало успешное исполнение танца. Совокупность амплуа и незаурядных исполнительских возможностей делала необходимым его участие в гастрольной труппе. Но возникли неожиданные препятствия. Такова, со слов Майи, история осложнений и препятствий. Но прежде надо напомнить, что гастроли в Лондон должны были стать первыми после открытия «железного занавеса» между СССР и западным миром. Руководство Большого театра, и не только театра, нервно относилось к составлению «достойного» списка гастрольной труппы. Бесконечно перетасовывая списки участников гастролей, дирекция Большого театра заклинилась на фамилии Александра Плисецкого. Одной из причин удаления из гастрольной труппы Александра Плисецкого была боязнь посылать одновременно за границу родственников во избежание случая их невозвращения. Для Алика это стало тяжелым ударом. Майя переживала за судьбу брата. После трудной репетиции она направилась в дирекцию театра, чтобы прояснить несправедливую, по ее мнению, ситуацию, но Михаила Ивановича Чулаки – директора театра не застала и решила подождать. Усталость брала свое, время шло, а вечером был назначен спектакль с участием Майи… Она, не видя другого выхода, написала Чулаки записку, где изложила свой взгляд на сложившиеся обстоятельства. Совершенно безобидная и корректная записка стала предметом разбирательств во всех возможных и невозможных инстанциях. В итоге Майю тоже исключили из списков, хотя о ней наравне с Галиной Сергеевной Улановой уже была дана реклама в Лондоне. Разразился грандиозный скандал. Именно в это время Майя нуждалась в поддержке – ей нужно было выговориться. Она звонила мне, приглашала встретиться на улице (боясь прослушки, мы предпочитали говорить не по телефону). Мы долго бродили по переулкам: шли по Георгиевскому, поднимались по улице Горького, потом по Камергерскому, спускались вниз по Кузнецкому Мосту, страстно обсуждали все время меняющиеся обстоятельства отказа власти в гастролях, новые подробности…

Алик Плисецкий и Нина Чистова

Александр Михайлович Мессерер (Нодик), Асаф Михайлович Мессерер, Азарий Михайлович Плисецкий (с камерой). На выставке Бориса Мессерера

Но жизнь продолжалась. И театральная жизнь тоже! Оставшаяся половина труппы по-прежнему выступала в Большом. Были назначены два спектакля «Лебединое озеро». Публика, конечно, была заинтригована происходящим. Ничто из того, что происходило за кулисами театра, не являлось тайной; все нюансы театральной жизни быстро становились публичным достоянием. Я присутствовал на этих двух, могу с уверенностью сказать, легендарных представлениях. Зрители были на стороне Майи, и спектакли естественным образом вылились в демонстрацию их любви! Аплодисменты в начале второго акта, когда Майя только появлялась на сцене, продолжались в течение всего действия и не прекращались до конца третьего. Это были воистину триумфальные выступления Майи